зов бездны что это
Зов бездны – Ария
«Зов бездны» – песня группы «Ария» из альбома «Через все времена». Автор текста – Маргарита Пушкина, композитор – Виталий Дубинин. Первый исполнитель композиции – Михаил Житняков.
Ария – Зов бездны – слушать
Интересные факты
Песня «Ария» «Зов бездны» посвящена дайверам – спортсменам, погружающимся в воду на большую глубину. Особенность этого вида экстремального спорта заключается в том, что с каждым новым погружением спортсмен хочет идти все дальше и дальше, что сопряжено с риском – в какой-то момент человек может погибнуть. Из музыкантов коллектива дайвингом занимается Виталий Дубинин.
Комментарий Виталия Дубинина
Ария – Зов бездны – текст
Сделай только шаг
В сторону воды,
Пусть на миг замрет душа –
Вниз уходишь ты,
В колыбели миров
Ты – пришелец и гость,
Просто гость.
Слышишь этот звук?
Он вокруг тебя,
Словно сотни цепких рук
Удержать хотят,
Ты паришь под водой,
Одержим этой странной игрой.
Бездна зовет
В долгий полет.
Бездна влечет
В вечный полет.
Всё бесполезно,
Он не исчезнет –
Ты слышишь Зов Бездны!
Бури и шторма
Где-то далеко,
Здесь покой и тишина,
Просто и легко.
Ты хотел бы как тень
Плыть, забыв о земле,
В темноте.
Всё трудней дышать,
В жилах кровь кипит,
Пусть на миг замрет душа,
Бездна пусть решит –
Отпустить ли домой
Или здесь обвенчать с глубиной.
Бездна зовет
В долгий полет.
Бездна влечет
В вечный полет.
Всё бесполезно,
Он не исчезнет –
Ты слышишь
Зов Бездны.
Сегодня я узнал, что
Они зовут тебя. Приди к древним богам.
Что будет если я ему сейчас въебу?!
Опа, у меня такое постоянно. щас заценим. спс за инфу
Иногда думаю как устрою резню со всеми кто находится со мной в одном здании.
Ты слышишь Зов Бездны!
У меня такое чувство что ты недавно посмотрел «Явление» Шьямалана. Не надо так.
Memento mori
На днях прочитал фразу: «Помни, что этот день может оказаться последним». Далее автор текста говорит примерно следующее:
– Почему людей так пугает, когда я говорю, что все может прерваться в любой момент? Это же такая духоподъемная мысль. Она напоминает нам, не привыкшим ценить время, что все заканчивается. И что так важно успеть сделать то, что хотел.
Я с этим согласен, но духоподъёмность не объясняет, почему мысль «всё может прерваться» пугает. А пугает она потому, что (внимание!) мы точно не знаем, окажется ли именно сегодняшний день последним.
Легко прожить день, как последний. Делать только то, что хочешь, уйти с работы, которая тебя бесит, высказать давно накипевшие обиды и бурлящие эмоциями признания. Вот только… Что потом? Когда наступит завтра, где ты без работы, в окружении обиженных друзей и весь в липком стыде от сказанных слов?
В общем, если вы решитесь на перемены, сделайте шаг вперёд, потому что хотите достойно жить, а не потому, что боитесь смерти.
Разница в результатах может быть неочевидна, но очень велика.
Она жила двумя этажами выше. Мы здоровались, встречаясь в подъезде, но не общались. И если быть честным, Оля мне не нравилась — вызывала некоторое неприятное чувство, которое чаще всего вызывают неуверенные, нерешительные, стеснительные люди, не умеющие жить в моменте и вовремя улыбнуться или наоборот — дать отпор, когда надо. Их как будто нет — люди призраки.
Я был тогда в 7-м классе и не понимал, что всему виной — строгие олины родители. Они со своей строгостью сильно припозднились. Наша страна уже победила в войне, запустила первый спутник и первого космонавта, даже Олимпиаду на своей территории провела. Уже можно было чему-то радоваться. Но они держали девочку в строгости, не баловали теплым отношением. И она всегда была хмурой — грустнее осенней тучи.
Однажды в 6-ом “В”, где училась Оля, появилась новенькая девочка — Ира. Оля и Ира стали подругами. А мне Ира сразу очень понравилась, и я начал развивать с ней романтические отношения — проводить до её дома через дорогу, встретить перед школой… это быстро кончилось — Ире я не понравился. Но почему? Я все делал правильно, как мне казалось. Я ничем её не обидел…
Ну, конечно — все дело в Оле. Эта вечно хмурая, надутая, неприветливая девчонка наверное как-то влияет на свою подругу… наверное что-то и про меня наговорила… сама ни с кем не дружит, и другим не дает.
В общем, я нашел козу отпущения и стал относиться к Оле еще более предвзято и недобро.
Дело доходило до мелких школьных пакостей. Но к моему удивлению, и наверное даже разочарованию, Оля никак на них не реагировала. А с течением времени я успокоился насчет Иры, и на Олю мне тоже стало как-то все равно. И встречаясь в подъезде мы вновь стали говорить друг другу “Привет”.
А в 9-м классе я уже во всю занимался музыкой, и мне надо было иногда переписать с кассеты на кассету какую-то новую мелодию — для друзей из Планетария, чтобы они репетировали у себя дома под эту запись. Но у меня был один кассетник. Нужен был второй. Однажды встретившись в подъезде я спросил Олю: “Привет. У тебя магнитофон есть?” — “Есть”. “Дай на вечер — кассету переписать надо”. Оля дала. И потом я часто обращался к ней за кассетником. А потом ей нужно было что-то переписать. И она притащила ко мне в гости Иру — пока что-то переписывалось — как оказалось — для Иры, мы отлично провели время и наконец подружились. А ведь то того Ира обходила меня за квартал. Я тогда отметил про себя, что как все легко и просто получается, когда тебе уже не надо…
Я закончил школу, поступил в институт, и даже переехал в другой район. Олю долгое время не встречал. А Иру вообще больше не видел, что ни хорошо и не плохо. Но несколько лет спустя я столкнулся с Олей на соседней станции метро. С трудом узнал.
Тут стоит добавить, что в детские годы Оля сильно комплексовала от некоторой полноты. Её нельзя было назвать толстой, да и лишних килограммов в ней было пару штук, но она этот груз носила в душе. И он ощущался. Он визуализировался и придавал ей не самый лучший вид.
И вот я вижу перед собой стройную, высокую, симпатичную девушку, с улыбкой на лице. Перед ней коробка. В коробке маленькие щенки — неуклюже возятся, норовят перебраться через картонную стенку — на свободу, как котята. Я и подумал сперва, что котята. Но — нет. Девушка очевидно их пытается пристроить в добрые руки и смотрит всем выходящим из метро в глаза — в надежде найти хозяина для своих собак… смотрит мне в глаза, и говорит с улыбкой: “Привет, Андрей”
Я не сразу сообразил, почему она мне знакома.
— … Оля? — не узнал тебя. Давно не виделись, давно. Ты сильно изменилась. Живешь здесь?
— Нет, живу я там же. Здесь я щенков раздаю. Тебе не нужно?
— Оля, у меня есть собака. Мне хватит. Большая — ньюфаундленд. Еще одного пса некуда будет. А это все твои?
— Мои. Тоже вот думаю, как бы поголовье уменьшить, но хочется в хорошие руки раздать.
Мы тогда быстро попрощались — я торопился. Но потом часто видел Олю на том же месте. Иногда подходил, разговаривали. О собаках. Она оказалась заядлой собачницей. Теперь-то я понимаю, что любовь к собакам для неё стала компенсацией недостатка любви родителей — собаки со своей безусловной любовью дадут 100 очков вперед любому человеку. Для Оли это было жизненно важно. Тогда, конечно, я не знал об этом.
Оля в какой-то момент смогла изменить себя. Села на диету, похудела, большую часть времени проводила на работе или с собаками, и с родителями почти не общалась. Вышла замуж и начала курить — тогда считалось, что курение препятствует набору веса.
Когда у моего пса Джека случился ушной клещ Оля помогла его вывести. Мы с женой Оксаной несколько раз приходили к ней с псом, общались на собачьи темы. Раз, нашли брошенного щенка ньюфа под сидением в трамвае — не смогли оставить там, взяли себе — выходили (он полудохлый был), но нам две собаки было перебор. Обратились к Оле — она помогла пристроить малыша.
Периодически мы встречали Олю на выходе станции метро Чертановская — все так же — с щенками. Она пристраивала всех щенков, какие обнаруживались внутри её горизонта событий. Мы были рады её видеть, а она, судя по всему всю свою радость делила с собаками. Оля могла быть с ними и в дождь, промокая до нитки, и в лютый холод.
Почему-то наши встречи прекратились.
А через год примерно мне позвонил её муж, которого я никогда не видел и не знал даже имени, но он представился так. Рассказал, что Оля умерла. Однажды промокла с собаками своими, замерзла сильно — воспаление легких, поздно спохватились, не смогли спасти… и вот уже год, как её нет… Пока мужчина рассказывал это, его поначалу спокойный голос превратился в рыдания. Я слушал его сколько мог, выбрал паузу, сказал, что очень сочувствую и сожалею…
— Оля говорила, Вы пишете музыку?
— Напишите что-нибудь посвященное Оле. Пожалуйста! Я не умею, мне это не дано. Но Вы можете это сделать для меня.
— Понимаете, написание музыки, это не то, что можно сделать по просьбе. И я никогда не писал музыку на заказ. Музыка как-то приходит ко мне, но я не управляю этим процессом. Я могу лишь принять это. Но не вызвать.
— Вы же музыкант, композитор! Неужели Вы не можете написать музыку для Оли. Я не знал Вас, но Вы были другом Оли — она так о Вас говорила.
— Я не могу Вам этого обещать. Я глубоко потрясен смертью Оли и искренне Вам сочувствую. Но я не могу обещать сделать то, что у меня не всякий раз получается, и я честно сам не знаю, как пишется музыка. Боюсь, это не только от меня зависит.
— Деньги нужны всем. Но это не тот случай. Оля действительно мой друг. Друг детства. Но, знаете, я слышал, Вы плакали в трубку. Мне бы тоже сейчас осознать произошедшее, и тоже выплакаться. Для меня это очень больно. Может быть не так сильно, как для Вас, но, поверьте, мне в такие минуты не до музыки. Я не уверен, что смогу. Сейчас — точно нет. А то, что не получается без денег, и за деньги не выйдет. Поэтому прошу Вас, про деньги больше не говорите.
— Я понял Вас. Извините.
Он положил трубку. И больше не звонил. А я осознал, что музыка — совсем не то, чем я распоряжаюсь. Конечно, у меня было двоякое отношение к этой просьбе. Просить незнакомого человека написать что-то посвященное ушедшей в мир иной любимой женщине — это как-то странно на мой взгляд. Это же никогда не станет его посвящением. А зачем ему мое?
Но я действительно хотел что-то написать для Оли. И — не написал. Не смог. Были случаи, когда это получалось. Но в этот раз не получилось. И я думаю, что там, откуда ко мне приходят мелодии, этого не было в планах, не было среди предполагаемых или возможных событий.
А может быть просто Оля этого не хотела. Она вообще в этой жизни мало чего хотела для себя. Она заботилась о других: о спокойствии родителей, о муже, о собаках, о друзьях. Что ей самой было нужно в жизни? — этого я не знал. Быть может — чуть еще похудеть, чтобы соответствовать запросам общества и стандартам красоты… хотя она и так была красива, особенно, когда улыбалась.
Ответ на пост «Другая жизнь»
У меня батя, хотя точнее я с отцом, это пережили. Моя мама умерла от рака когда мне было 20. В начале мы даже дома не могли нормально жить, просто приезжали сменить вещи, привести квартиру в порядок и т.п. Потом как-то отошло, мне мать ещё до смерти чётко поставила задачу поддержать отца в поиске второй жены, потому что, с её слов, он один не сможет. В итоге сейчас у него не любовь до гроба, но вполне нормальная ячейка общества из двух людей за 60.
Другая жизнь
Давно не писал. Строил. Много строил. Нет, не дома и квартиры. Строил или точнее сказать выстраивал текущую жизнь, строил отношения, строил планы на будущее. Построил.
Жизнь начала двигаться именно в том направлении в котором я ей указал. Прошло больше двух лет с того момента как нас покинула и ушла в мир иной моя жена, мать моей дочери. Я снова стал мужем и снова стал отцом.
Отношения внутри семьи были как корабль попавший в шторм. Но как любой шторм затихает, так и многие разногласия и недопонимания утихли, и ушли прочь.
Случаи из практики 89
— О каких несчастьях идет речь?
— Десять лет назад я влюбилась в одного парня, хотела бросить учебу и поехать к нему в Москву. Отец с матерью были против – они долго уговаривали меня не делать этого. Отец не выдержал и пригрозил мне, что если я не образумлюсь, то они не захотят меня больше видеть, а я сказала, что мне все равно и ушла. А когда наутро вернулась, то узнала, что он пошел в магазин купить что-нибудь выпить и его сбила машина. Насмерть…
— И вы вините себя в этом?
— Но не вы же заставили его идти, не глядя на дорогу, и не вы ответственны за то, что он так и не научился гасить горе, не прибегая к алкоголю. Он был взрослым человеком и сам нес ответственность за свои поступки. Но самое главное – он вряд ли хотел бы видеть, как его дочь винит себя в его смерти и не может нормально жить.
— И с матерью вы с тех пор не общаетесь?
— Печально, но причем тут вы?
— Я должна была ехать с ней, но в последний момент отказалась – был вариант устроиться на перспективную работу. Если бы она была со мной, то точно бы не оказалась там.
— И снова тоже самое что и с вашим отцом – вы не несете никакой ответственности за тот риск, на который пошла подруга, выйдя за пределы отеля в чужой стране.
— Я так понимаю у вас есть еще несколько похожих историй?
— А если у меня прямо сейчас начнется припадок, и я захлебнусь слюной прежде, чем приедет скорая – вы тоже будете себя винить?
— И вы не винили себя?
— Винила, но недолго – этот случай научил меня доверять своей интуиции. И вам тоже следует сделать какие-то выводы из того единственного инцидента, в котором вы действительно принимали участие.
— Вы о моем отце? – подняв красные от слез глаза, спросила она.
— Что же я должна вынести из этой истории? Что не стоит изводить людей, которые меня любят? Нужно научиться ставить себя на их место? Слушать и не упрямиться? О чем вы говорите?
— Вопрос не в том, что считаю я, а в том, что думаете вы. Именно об этом мы с вами и должны поговорить…
«Зов бездны: глубины, тонкости и сложности, где только ты сам» — интервью Клейна с Евгением Зябловым о дайверстве
Интересное интервью в «Пятом измерении» Клейна. Дайверство (ныряние на предельные для человека глубины), как путь в иные пространства духа. Cократила немного. Зяблов — довольно успешный социально реализованный человек, вторая половина интервью, по-моему, преследовала цель это показать. Мне больше интересна первая, про необычайные переживания на глубине. Видела орфографические ошибки, сейчас их искать уже не хочется, так что извините.
— Это высший уровень?
— С точки зрения ныряния в «открытой воде». И с точки зрения глубоководности погружения, и сложности погружения — все это повышено.
— А глубоководность, что — свыше 50 метров?
— Ну, вот здесь написано, что я квалифицирован — сертифицирован — на глубине 90 метров. А погружался я на 110 метров.
— Средний уровень погружения аквалангиста-любителя — 30 м?
— «ПАДИ», крупнейшая в мире ассоциация, определяет предел спортивного ныряния в 40 метров. А очень известная ассоциация «Текникал Дайвинг Интернейшнл» определяет дальнейшие пределы — с применением разного сложного оборудования, смесей газов. У них есть несколько этапов — ну, там, 10 степеней квалификации или 8. Начинаются эти этапы с уровня высшей квалификации ПАДИ для любительского погружения. Дальше идет спортивное — не коммерческое, не профессиональное — занятие. Дальше — освоение смесей с обогашенным кислородом. Они позволяют, в первую очередь, на большее время, а, во вторую очередь, на большую глубину нырять, декопмпрессионное погружение совершать. Дальше — вот у меня была предыдущая квалификация «экстенти трейнч» — это высшая квалификация в погружениях на смеси азот-кислород. Там предел погружения — вернее, уровень сертификации — в районе 65 метров, потому что на этой глубине уже пределом является «азотный наркоз», который лишает адекватности. Я и на 70 метров нырял на смеси «азот- кислород», но это уже сильное воздействие наркотическое. И глубже можно нырять, но там ты уже слабо за себя отвечаешь — можно уйти на глубину и не вернуться. Если ты пьяный — ушел, отлежался, а здесь?
— Если ты пьяный — на берегу.
— Пьяный на берегу. А «пьяный» там — тоже отлежался. Кстати, известны случаи, когда люди от наркотического опьянения просто падали на дно и лежали в бессознательном состоянии, дышали и все такое, но подняться — они не поднимались уже. Их вытягивали. Они на берегу приходили в себя… И некоторые действуют, соответственно, неадекватно — кто-то дышать перестает.
— В смысле, срывает маску?
— За счет того, что воздух сжат?
— Да, за счет того, что сжат и таким вот образом компенсируется. И вот нужно уметь все это рассчитывать — каждый для себя рассчитывает смеси: для глубины, времени и все, все, все. Потом это все контролируешь, когда заполняются баллоны. Баллона — четыре минимум. Ходить по палубе с ними невозможно уже. Что такое четыре баллона? Это четыре двенадцатилитровых баллона — по 5-10 кг весит сам баллон, плюс 12 литров сжатого в 200 раз воздуха. В общем, килограммов 80, наверно, получается.
— В воде. Там ты уже устанавливаешь плавучесть, какую хочешь. Хочешь — ноль ты весишь, хочешь — минус килограмм. Смотришь по задаче. Если тебе нужно всплывать — значит, положительную плавучесть задаешь, если погружаться — отрицательную. Отдуваешься, отдуваешься — ну, как обычный дайвинг, как подводная лодка. Очень интересен этот период погружения — это, фактически, падение со скоростью до 40 метров в минуту. Ты падаешь туда, сразу на заданную глубину — вж-ж-ж-ж. Ну, если тебе склон не мешает, по которому надо плыть, время терять… Ты начинаешь падать на одной из смесей. У тебя два баллона за спиной, «спарка» так называемая, в ней смесь с гелием, так называемая «донная смесь» — та, которой ты на глубине дышишь. Она — обедненная кислородом. И два баллона у тебя впереди висят. Один из них — обычная, стандартная, 32% кислорода. Другой — 7% кислорода, который используешь только на небольшой глубине, для ускоренной декомпрессии, для выведения остатков азота из крови. Чем меньше азота — тем быстрее выход. И вот эта — 32% — ты на ней ныряешь, а потом на ней всплываешь — она, как бы, для «средних глубин». И вот ты падаешь — пошел ластами: одна вниз, другая поджата — вертикально погружаешься. Одной направление держишь, другой корректируешь. Работают, как ласты рыбы.
— Как плавники это все работает. Вот так маневрируешь — чик-чик-чик. И так вот погружаешься в таком положении. И следишь за глубиной. Пролетаешь 40 метров — один регулятор изо рта, другой в рот, и дальше летишь, не останавливаешься.
— В чем различие, когда опускаешься на 40 метров и на 90?
— Азотного наркоза, как дополнительного фактора балдения от пространства, в котором ты находишься, нет.
— Да. Он, на самом деле, очень важный — как для усиления медитации. Всегда и везде в очень многих местах кто-то что-то курит, там, специально концентрируется. Я имею в виду, что во многих традициях это есть. Ну, пейот, там.
— Как это: дайвинг, медитация, пейот? Связь какая?
— Когда ты ныряешь на большую глубину, ты попадаешь в другое пространство. Физически в другое пространство. Аналогия на самом деле очень большая по отношению к медитации — попытке выйти, там, в какой- нибудь астрал или что-то еще. Вот мой опыт: когда ты в результате медитации ощущаешь себя в «другом пространстве», ты ощущаешь это пространство, как физически существующее.
— А звуки? Какие звуки? Там же тишина.
— Нет там тишины никакой. Какая же там такая тишина?! Ну, конечно же, самый первый звук — это ты сам звучишь. Ну, например, ты дышишь. Ты слышишь свое собственное дыхание, ты слышишь? — у тебя там какой-то шум или звон или что-то еще обязательно в ушах и в голове. Но оно не дискомфортно. Нет.
— И сердце, на самом деле, ты можешь слышать, конечно же. Когда я первый раз испытывал азотный наркоз, то выглядело это так: постепенно звук моего дыхания становился все громче и громче — с точки зрения слышимости, как я его слышал — и постепенно в нем образовался ритм музыкальный и, вообще, все это стало, чуть ли, не симфонической музыкой. Многогранной — какая-то мелодия образовалась. И все это вместе с окружающей природой слилось и все прочее. Есть у дайверов такое выражение — спрашивают у человека, который в первый раз был на глубине, чреватой наркозом, спрашивают: «Симфоническую музыку слышал?» — «Слышал» — «Величием природы восхищался?» — «Восхищался» — «ПрислАло!»
— «Прислало». Это существительное или глагол?
— Вот подожди. Интересный вопрос. Что прислало, ясно. Ясно — кому прислало. А вот ЧТО прислало — не вполне ясно. А вот кто прислало — совсем не ясно.
— А что значит «с окружающей природой слилось»? Толща воды, темно?
— Нет, ну ты пойми, там не темно. Вот, кстати, сейчас, когда я во внятном состоянии впервые был на глубине 60-80 метров — вот бездна просто — я понял. Вот вылез на поверхность, меня техно-дайверы спросили: «Ну как?» Я сказал: «Теперь я понял, почему я люблю Валдай». Это действительно, я плаваю там, на глубине 60-80 метров, и понимаю, почему я Валдай люблю. Вот, просто, я об этом подумал на этой глубине.
— Это было в каком месте?
— Ну, Красное море. Но дело-то в том, что оно на поверхности — красное. Там все мельтешит, там все краски жизни, там очень яркое такое, там куча рыбок, рифы разноцветные, а на большой глубине — 60 метров и более — там все другое. Там как северный ландшафт. Во-первых, краски приглушенные, напоминающие сумерки на реке, — то самое красивое состояние природы, когда все успокаивается, и вот уже контрастов нет, а есть одни ньюансы. Почему Валдай и северная природа? Потому что объекты воспринимаются либо по отдельности, либо массами, массивами такими — как икебана какая-то выдающаяся — потрясающая гармония. Ландшафт, достаточно такой монотонный, и на этом ландшафте какое-нибудь одно большое перо коралла глубоководного — как дерево с малым количеством веток. В лаконичнейшем ландшафте — какие-то совершенные по цвету, по форме, по топологии, по феншуйности.
— У меня раньше с Валдаем аналогиями были только какие-то горные массивы — ну, Гранд Каньон какой-нибудь. И то он проигрывал — излишней какой-то пестротой. Или «метеоры» в Греции — эти скалы, где монастыри. Или Каппадокия в Турции. И то — только на закате, когда не жарко. Причем, не на закате, а именно в сумерки — когда солнце село, равномерное рассеянное освещение. И вот идеальное освещение, совершенство всех форм и плюс другой мир Альфа Центавры — это мир другой совсем! Ну, а дальше — где-то в районе 100 метров жизни уже нет, уже такой лунный ландшафт — осыпи какие-то, камни.
— А в чем там жизнь проявляется?
— Ну, какие-нибудь глубоководные кораллы, отдельный там куст посреди осыпей, там какая-нибудь рыба. В принципе, существа-то живут и гораздо глубже, но вот в этом случае рифовая жизнь активная, она уже заканчивается. И, в основном, это уже безжизненные ландшафты — как вулканические горы какие-нибудь, каньоны. И там народ уже восхищается, в основном, красотой этих вот каньонов. И бездной, которая видна в глубине. Меня это не затонуло, на самом деле, но народ при глубоководном нырянии очень сильно балдеет, взирая на недоступную бездну. Вот этот «Зов Бездны» там появляется. Я находился на глубине 110 метров, а видишь — еще 20 метров, 30 метров, следующий уступ, а за ним в тумане теряется уже следующий. И очень хочется туда. Понимаешь? Для человека погружение — предел, в принципе, уже 150-160 метров. А ты видишь еще — на 180 метров, на 200 метров. Народ, в основном, который со мной нырял, они в шоке были от ощущения глубины и, собственно, бездны. От не только того, что ты прошел, но и того, что там еще осталось. Я знаю, что желание многих — углубляться, углубляться, углубляться? Я отчетливо понял, что меня это — не интересует. И я вспомнил опять же свою любовь к Валдаю: я не чешу леса там — лес за лесом. Я в любимый лес зашел на 50 метров, упал там — и как ты думаешь, отжался? — Нет, наоборот. И вот я понимаю, что эти глубины, где такая жизнь в близком к сумеречному состоянии, послезакатном или предзакатном, этот красивый свет, этот лаконизм — это другой мир. Для меня это состояние счастья просто.
— Дайвинг — это связано как-то с детско-юношескими мечтами?
— Конечно. Это требует определенной врожденной «экстремальности», склонности к этому, к этой нагрузке, обучению. Я же всегда, так или иначе, занимался чем-то экстремальным — скалолазанием и альпинизмом, горными лыжами, потом вот всеми этими рукопашными? Так или иначе, я все равно все время в жизни интересовался этим. Другое дело, что я не развивался в этом направлении — не развивался в спортивном смысле, — но это было частью моей жизни. С другой стороны, почему в свое время я отдалился от всех энергетических, медитативных занятий? Потому что мое рацио требовало объективизации. Постоянное сомнение в том, есть или нет? в какой мере ты адекватен? объективен? — и невозможность определить это и точно разобраться. Оно-то меня в итоге и отвратило, отвернуло от всего этого. Ну, понятное дело, если я совершаю какие-то действия — когда экстрасенс занимается лечением, например, или еще чем — если нет возможности объективизировать, то есть тогда сомнения все равно. У кого-то нет, а у меня они были все равно. Делаем или не делаем? как это все? например, занимаясь упражнениями по разгону облаков, в свое время — мы, ведь, тоже не понимаем? Во-первых, мы не знаем — разгоняем мы их или нет? хотя кажется, что разгоняем. Во-вторых, мы не знаем, вредно это или нет? Если даже допустить, что мы их разгоняем, то мы не знаем, как это вообще меняет природную ситуацию?
— Но это все — детские игрушки.
— Продолжим путь на Земле. Разрубим гордиев узел! Так что — медитации не нужны?
— Никто не говорит. Я тебе хочу сказать, что для меня опыт медитации в жизни один из самых важнейших.
— А-а-а! Послушать тебя, так ну ее нафиг эту?
— Без этого опыта, я даже, честно сказать, и не знаю, может бы я сказал: «Нафиг мне этот другой мир». Я, может быть, и не знал бы, как его использовать, потому что не умел бы расслабляться. Ну, помнишь, даже йоги для того, чтобы чего-то там постичь, нужно не напрячься, а расслабиться всегда.
— Правда, бывает, и напрячься иногда, но, как правило, стандартное, обычное движение — это расслабиться, выгнать все мысли. Мало того, не просто их выгнать, но чтобы они еще и не появлялись.
— Сконцентрироваться «здесь и сейчас», не растекаться по прошлому, по будущему, поразитическим мыслям. Собрать себя в этой точке.
— Это умение в жизни очень полезно в чем угодно.
— Еще о дайвинге: что главное?
— Международная концепция любительского дайвинга, вот в первую очередь ПАДИ, она заключается в системе партнерства подводного. В этом есть много пользы и много противоречий. Дайверы должны находиться в партнерстве — «бадди». В случае чего — друг другу помогать. Там лозунг такой — «Давайте, вытягивайте!»
— Baddy — партнер. Это система, идеология. Начиная с каких-то продвинутых уровней, эта система начинает тормозить в развитии и давать сбои. Сначала начинаются сбои — тебе попадаются более или менее случайные партнеры. Если у тебя слабый партнер, то он для тебя создает дополнительный риск.
— Система направлена на выживание, на стабилизацию. Не на прорыв.
— Если твоя внутренняя система сбоит.
— Да. Ничего невозможно сделать, потому что это такие глубины и тонкости и сложности, где только ты сам. Причем, на «техническом» уровне это не более важно, чем на «психологическом». То же самое: психическая устойчивость, память, способность сконцентрироваться. И еще. Когда подбираешься к каким-то высоким достижениям, — разные по характеру, по ментальности люди подбираются — их можно принципиально разделить на «спортсменов» и «не спортсменов». Все-таки, те, кому нужны медитации, — это, скорее, не спортсмены.
— А спортсменам нужны достижения, рекорды?
— Да. Это очень хороший стимул. Я бы сказал, что в природе — спортсменов куда больше. По крайней мере, в современном обществе. Они меня так и не поняли, например. Вот я вынырнул, разговариваю, хорошие все ребята — им непонятно, большинству из них, такие же новоиспеченные, как и я?
— У них другие мотивации.
— Для меня это инструмент, а для них это цель. Ну, понятно — формально, дальше, дальше, следующая цель.
— Не спортсмены тебя поймут.
— Я имею в виду — эти твои слова.
— Да, не спортсмены меня поймут. Зачем нужно бежать, бежать, бежать — смотреть еще один вес или испытывать еще одно приключение немедленно? Или читать еще одну книгу?
— Для разных достижений — свои иерархии средств. Спортсмен, «комплекс спортсмена» — это, наверно, и есть тот самый универсальный механизм мотиваций, порожденных обществом, который многие люди воспринимают, как свое собственное внутреннее порождение, как истину. А на самом деле — это и есть главная дурилка.
— Я это называю «автоматический скафандр». Скафандр, который состоит из большого количества автоматических оболочек. Причем, это интеллектуальный скафандр. Ну, вот есть человек — и докопаться до него крайне сложно, потому что он защищен таким скафандром, который сам ставит цели, сам управляет, сам делает. Докопаться до него — это все равно, как докопаться до его души.