Вера Полозкова, Eduard Konovalov — Сколько нужно плачь
Слушать Вера Полозкова, Eduard Konovalov — Сколько нужно плачь
Текст Вера Полозкова, Eduard Konovalov — Сколько нужно плачь
Как моё тело терпит пока Запертого в мозгу Неблагодарного старика, Мелочного брюзгу?
Как не сделалось ледяным, Не занялось огнём После всего, что я делал с ним И что говорил о нём?
Что, смиренная моя плоть, Тесная моя клеть — Я хотел тебя расколоть, Свергнуть, преодолеть
Не был счастлив в тебе ни дня И не берёг ни дня Видишь, а ты мудрее меня Ты добрее меня
Я старик теперь, не игрок В высшее существо: Это был дорогой урок, Но он стоил всего:
То, чему мы колокола, Двери и провода, Выпьет нас и спалит дотла. Так бывает всегда.
Гляди на море впрок и сколько нужно плачь: Кто сломан поперёк, тот никому не врач: Тот тёмен и ничем не подтверждает бога
Ты, помнится, смеясь вращал земную ось Теперь ты только грязь, промёрзшая насквозь: От этой красоты тебе страшней намного
Ты знаешь, каково продраться через бой, Но как после всего, что сделали с тобой Под этими лежать простыми небесами?
Выкатывать в песок клубок из сизых жил Чем ты, дерьма кусок, такое заслужил Все полубоги здесь управились бы сами
Реви и не таи, хрипи и говори: Они сожгли мои хлева и алтари, Хотели и меня, но главного не выжгли
Теперь я буду куст или бесплотный дух, Потом вернётся вкус, потом отложит слух Потом позволят спать чугунные нервишки
И хриплый, как мертвец, в вечернюю зарю Я с кем-то наконец живым поговорю: — Вот бешеные, да, показывать такое?
И кто-нибудь кивнёт, и я узнаю боль, Как с тела чёрный лёд вдруг обдирают вдоль, А там комок смолы, тепла и непокоя.
Знаешь, если искать врага — обретаешь его в любом. Вот, пожалуй, возьми меня — мне никто не страшен: Я спокоен и прям и знаю, что впереди. Я хожу без страховки с факелом надо лбом По стальной струне, натянутой между башен, Когда снизу кричат только: «упади».
Здесь понятно, что человек только чашка со звёздным небом или карта ночного города с самолёта, Что свободен не тот, кто делает что захочет, а тот, кто не знает гнёта Постоянного бегства и вожделения. И что любая рана Заживает. Что счастье встретить тебя так рано.
Потому что всё, что касается волшебства, власти неочевидного и абсурда, саму идею Ты преподавал с изяществом зрелого чародея. Я была удостоена высшего заступничества и тыла — В юности у меня был мятежный ангел. Я его не забыла.
Потому что мне столько, сколько тебе тогда. Я стеснялась детства, А ты сам был ребёнком, глядящим, куда бы деться. Но держался безукоризненно. И в благодарность школе Вот тебе ощущение преходящести всякой боли.
Решишься — знай: душа одноэтажна, И окна до полу, и мебели почти Что нет. Терять естественно и важно, Иначе будет некуда найти.
Увидишь: все начнут из ужаса глухого То призывать, то клясть свой будущий уход. И ты умрёшь. И ничего плохого Поверь, при этом не произойдёт.
Природа вообще не копит за квартирой Ни сплетен, ни людей, ни пауз, ни причин: Носи себя пустым, ходи и резонируй. Записывай, где хорошо звучим.
Когда мы были молоды, состояли из ярости и воды Мы любили родимые северные ады: Нас заставлял привставать на лапах Их опасный железный запах
А теперь изнутри только змеи нас шевелят И нам делается черно за своих щенят Пока пахнут они как сдоба или нуга На черта им эти шипованные снега
Каждый, кто их разглядывает вблизи, Говорит нам отныне «прячься» и «увози» И мы дышим им в уши, кто латаный, кто хромой, И не знаем, куда идти, если не домой
Посмотри на меня, лохматая голова: Ненависть отрава, и только любовь права Тот, кто придёт отнять тебя, дождевых Червяков унесёт с собой, только не нас живых
Не бросайся на слабых, не дёргайся, не скули: Даже здесь зацветут заборы и костыли Лёд расступится, рана станет неглубока: И господня ладонь огладит твои бока.
Здесь понятно что человек только чашка со звездным небом
Войти
Авторизуясь в LiveJournal с помощью стороннего сервиса вы принимаете условия Пользовательского соглашения LiveJournal
[
website
|
My Website
]
[
userinfo
|
livejournal userinfo
]
[
archive
|
journal archive
]
Четыре извещения
[Feb. 19th, 2013|04:01 pm]
тоска по тебе, как скрипка, вступает с высокой ноты, обходит, как нежилые комнаты, в сердце полости и темноты, за годы из наваждения, распадаясь на элементы, став чистой мелодией из классической киноленты
давай когда-нибудь говорить, не словами, иначе, выше, о том, как у нас, безруких, нелепо и нежно вышло, как паника обожания нарастает от встречи к встрече, не оставляя воздуха даже речи
выберем рассветное небо, оттенком как глаз у хаски, лучше не в этом теле, не в этой сказке, целовать в надбровья и благодарить бесслёзно за то, что всё до сих пор так дорого и так поздно
спасибо, спасибо, я знала ещё вначале, что уже ни к кому не будет такой печали, такой немоты, усталости и улыбки, такой ослепительной музыки, начинающейся со скрипки
ты спросила: «ба, как жалеют тех, кому стало ничто не в радость?» и она: «а точно не шлёпнуть их, а то я бы уж постаралась?» ты пришла ко мне на балкон, и мы, отражаясь блёкло, всё глядели, как ночь наливается через стёкла
здорово, что душа не умеет упомнить лиха, убегая тайком от меня погладить, нежнее блика, и за десять тыщ километров, скучает если, меднокудрую девочку, спящую в долгом кресле
стало ясно, что мы крутые стрелки. что не в этом сила. что война окончена, и смешно, что происходила. что одиннадцать лет назад ты явила чудо высшего родства. и вот это всё откуда.
здесь понятно, что человек только чашка со звёздным небом или карта ночного города с самолёта, что свободен не тот, кто делает что захочет, а тот, кто не знает гнёта постоянного бегства и вожделения. и что любая рана заживает. что счастье встретить тебя так рано.
потому что мне столько, сколько тебе тогда. я стеснялась детства, а ты сам был ребёнком, глядящим, куда бы деться. но держался безукоризненно. и в благодарность школе вот тебе ощущение преходящести всякой боли.
12 февраля 2013 года, Мумбай, Dhamma Pattana Meditation Centre
Текст песни Вера Полозкова – Сколько нужно плачь (feat. Eduard Konovalov)
Гляди на море впрок и сколько нужно плачь: Кто сломан поперек, тот никому не врач: Тот темен и ничем не подтверждает бога Ты, помнится, смеясь вращал земную ось Теперь ты только грязь, промерзшая насквозь: От этой красоты тебе страшней намного Ты знаешь, каково продраться через бой Но как после всего, что сделали с тобой Под этими лежать простыми небесами? Выкатывать в песок клубок из сизых жил Чем ты, дерьма кусок, такое заслужил Все полубоги здесь управились бы сами Реви и не таи, хрипи и говори: Они сожгли мои хлева и алтари Хотели и меня, но главного не выжгли Теперь я буду куст или бесплотный дух Потом вернется вкус, потом отложит слух Потом позволят спать чугунные нервишки И хриплый, как мертвец, в вечернюю зарю Я с кем-то наконец живым поговорю: — Вот бешеные, да, показывать такое? И кто-нибудь кивнет, и я узнаю боль Как с тела черный лед вдруг обдирают вдоль А там комок смолы, тепла и непокоя
Знаешь, если искать врага — обретаешь его в любом Вот, пожалуй, возьми меня — мне никто не страшен: Я спокоен и прям и знаю, что впереди
Здесь понятно, что человек только чашка Со звездным небом или карта ночного города с самолета Что свободен не тот, кто делает что захочет, а тот, кто не знает гнета Постоянного бегства и вожделения И что любая рана Заживает. Что счастье встретить тебя так рано Потому что все, что касается волшебства Власти неочевидного и абсурда, саму идею Ты преподавал с изяществом зрелого чародея Я была удостоена высшего заступничества и тыла В юности у меня был мятежный ангел. Я его не забыла Потому что мне столько, сколько тебе тогда Я стеснялась детства А ты сам был ребенком, глядящим, куда бы деться Но держался безукоризненно. И в благодарность школе Вот тебе ощущение преходящести всякой боли
Решишься — знай: душа одноэтажна И окна до полу, и мебели почти Что нет. Терять естественно и важно Иначе будет некуда найти Увидишь: все начнут из ужаса глухого То призывать, то клясть свой будущий уход И ты умрешь. И ничего плохого Поверь, при этом не произойдет Природа вообще не копит за квартирой Ни сплетен, ни людей, ни пауз, ни причин: Носи себя пустым, ходи и резонируй Записывай, где хорошо звучим
Когда мы были молоды, состояли из ярости и воды Мы любили родимые северные ады: Нас заставлял привставать на лапах Их опасный железный запах А теперь изнутри только змеи нас шевелят И нам делается черно за своих щенят Пока пахнут они как сдоба или нуга На черта им эти шипованные снега Каждый, кто их разглядывает вблизи Говорит нам отныне «прячься» и «увози» И мы дышим им в уши, кто латаный, кто хромой И не знаем, куда идти, если не домой Посмотри на меня, лохматая голова: Ненависть отрава, и только любовь права Тот, кто придет отнять тебя, дождевых Червяков унесет с собой, только не нас живых Не бросайся на слабых, не дергайся, не скули: Даже здесь зацветут заборы и костыли Лед расступится, рана станет неглубока: И господня ладонь огладит твои бока
Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Невыносимо
мой великий кардиотерапевт, тот, кто ставил мне этот софт, научи меня быть сильнее, чем лара крофт, недоступней, чем астронавт, не сдыхать после каждого интервью, прямо тут же, при входе в лифт, не читать про себя весь этот чудовищный воз неправд
как они открывают смрадные свои рты, говорят: «ну спой же нам, птенчик, спой; получи потом нашей грязи и клеветы, нашей бездоказательности тупой, — мы так сильно хотели бы быть как ты, что сожрём тебя всей толпой; ты питаешься чувством собственной правоты, мы – тобой»
остров моих кладов, моих сокровищ, моих огней, моя крепость, моя броня, сделай так, чтоб они нашли кого поумней, чтобы выбрали не меня; всякая мечта, моё счастье, едва ты проснёшься в ней, — на поверку гнилая чёртова западня.
как они бегут меня побеждать, в порошок меня растереть; как же я устала всех убеждать, что и так могу умереть — и едва ли я тот паяц, на которого все так жаждали посмотреть; научи меня просто снова чего-то ждать. чем-нибудь согреваться впредь.
поздравляю, мой лучший жалко-что-только-друг, мы сумели бы выжить при ядерной зиме, равной силе четырёхсот разлук, в кислоте, от которой белые волдыри; ужас только в том, что черти смыкают круг, что мне исполняется двадцать три, и какой глядит на меня снаружи — такой же сидит внутри. а в соревнованиях по тотальному одиночеству мы бы разделили с тобой гран-при
Скоро
скоро, скоро наверняка мне станет ясно всё до конца: что относит фактуру камня к слепку пальца или лица;
как законы крутого кадра объясняют семейный быт, скорлупу вылепляют ядра, ослепительный свет стробит,
как усталый не слышит чуда, путь ложится – до очага, как у мудрого дом – лачуга, а глаза – жемчуга,
что ты сам себе гвоздь и праздник, как знаменье в твоей судьбе ждёт, когда тебя угораздит вдруг подумать не о себе,
что искатель сильнее правил, песня делается, как снедь, что богаче всех – кто оставил все попытки иметь;
скоро, череп сдавивши тяжко, бог в ладонь меня наберёт, разомкнёт меня, как фисташку, опрокинет в прохладный рот.
пожилые рыбы лежат вдвоём, наблюдают с открытым ртом, как свинцовую реку в сердце моём одевает тяжёлым льдом как земля черствеет как чёрный хлеб, как всё небо пустой квадрат и как ветер делается свиреп не встречая себе преград и одна другой думает: «день за днём тьма съедает нас не жуя. бог уснул, и ночью блестит на нём серебристая чешуя» и другая думает: «мир охрип, только, кажется, слышно мне, как снаружи двое горячих рыб всё поют у себя на дне» фонари, воздетые на столбы, дышат чистым небытиём. мы лежим и дуем друг другу в лбы. рыбам кажется, что поём.
17 декабря 2011 года, поезд Москва – Питер
Проще говоря
Бог заключает весь Мир, оттого Он зрим. Бог происходит здесь, Едва мы заговорим.
Бог, как Завет, ветх. И, как Завет, нов. Мы – рыжая нить поверх Белых Его штанов.
Бог – это взаимосвязь. Мы частность Бога, Его Случайная ипостась. И более ничего.
31 января 2010 года, Гоа, Морджим
Записки с Випассаны
медитирует-медитирует садху немолодой, желтозубый, и остро пахнущий, и худой, зарастает за ночь колючею бородой, за неделю пылью и паутиной, а за месяц крапивой и лебедой
там внутри ему открывается чудный вид, где волна или крона солнечный луч дробит, где живут прозревшие и пустые те, кто убивал или был убит, где волшебные маленькие планеты мерно ходят вокруг орбит
ты иди-иди, сытый гладковыбритый счетовод, спи на чистом и пахни, как молоко и мёд, да придерживай огнемёт: там у него за сердцем такое место, куда он и тебя возьмёт
7 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
Яблоко
попробуй съесть хоть одно яблоко без вот этого своего вздоха о современном обществе, больном наглухо, о себе, у которого всё так плохо;
не думая, с этого ли ракурса вы бы с ним выгоднее смотрелись, не решая, всё ли тебе в нём нравится — оно прелесть.
побудь с яблоком, с его зёрнами, жемчужной мякотью, алым боком, — а не дискутируя с иллюзорными оппонентами о глубоком.
ну, как тебе естся? что тебе чувствуется? как проходит минута твоей свободы? как тебе прямое, без доли искусственности, высказывание природы?
здорово тут, да? продравшись через преграды все, видишь, сколько теряешь, живя в уме лишь. да и какой тебе может даться любви и радости, когда ты и яблока не умеешь.
9 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
Скороговорочка
Исповедуй зрячесть. Тренируй живучесть. Даже если нечисть Тебя хочет вычесть — Знать, такая участь.
Обижаться глупость. Не вставай под лопасть. Счастье может выпасть В любую пропасть.
Отойди, где низость. Пожалей, где узость. Улыбнись, где злость. Если будет трезвость, Что мы только известь Строить к Богу близость — Значит, всё срослось.
15 февраля 2013 года, Мумбай
«Просветлённые упражняются в остроумии…»
просветлённые упражняются в остроумии, потому что им больше нечего отрицать. стоит успокоиться, начинаешь не то чтоб всерьёз светиться, но так, мерцать. реки бытия, легонько треща плотинами, поворачиваются вспять.
скоро я тебя вновь увижу, и это будет, как будто мы встретились на изнанке зимы, за оградой моей тюрьмы, ты впервые увидишь, какого цвета мои глаза, чистые от отчаянья и чумы.
15 февраля 2013 года
Медитация
если правильно слушать, то птица взлетает из правой лопатки к нёбу, ветка трескается в руке, а тележка грохочет вниз от колена к щиколотке, беспечная, вдалеке. мысль о тебе, тёплая, идёт через лоб и пульсирует на виске.
ум проницает тело, как луч согретое молоко, удивляясь, как дайвер, что может видеть так глубоко; ощущенья вплывают в свет его, поводя причудливым плавником.
медленно спускается вниз под сердце, в самый его подвал, и выводит по одному на свет всех, кто мучил и предавал, маслом оборачивается пламя, шёлком делается металл.
вот и всё, чему я училась – пробовала нити, разбирала за прядью прядь, трогала проверочные слова к состояниям и выписывала в тетрадь, изучала карту покоя, чтобы дорогу не потерять.
вот и всё моё путешествие, слава крепкому кораблю. птицы вдоль заката плывут как титры, крайняя закручивает петлю. мир стоит, зажмурившись, как трёхлетняя девочка в ожидании поцелуя, сплошным «люблю»
16 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
Четыре извещения
тоска по тебе, как скрипка, вступает с высокой ноты, обходит, как нежилые комнаты, в сердце полости и темноты, за годы из наваждения, распадаясь на элементы, став чистой мелодией из классической киноленты
давай когда-нибудь говорить, не словами, иначе, выше, о том, как у нас, безруких, нелепо и нежно вышло, как паника обожания нарастает от встречи к встрече, не оставляя воздуха даже речи
выберем рассветное небо, оттенком как глаз у хаски, лучше не в этом теле, не в этой сказке, целовать в надбровья и благодарить бесслёзно за то, что всё до сих пор так дорого и так поздно
спасибо, спасибо, я знала ещё вначале, что уже ни к кому не будет такой печали, такой немоты, усталости и улыбки, такой ослепительной музыки, начинающейся со скрипки
пронзающей, если снишься, лучом ледяного света, особенно в индии, где всё вообще про это — ничто не твоё, ничто не твоё, ни ада, ни рая нет вне тебя самого, отпусти, не надо
ты мне снилась здесь – ты и твоя бабушка, в незнакомой ночной квартире. я проснулась за три минуты до гонга (а гонг, если что, в четыре). сколько любви и грусти, всё думала, к той, у кого дрожали губы от бешенства, что гнало меня гулкими этажами, когда она дремлет, свернувшись, в кресле, в цветной пижаме.
ты спросила: «ба, как жалеют тех, кому стало ничто не в радость?» и она: «а точно не шлёпнуть их, а то я бы уж постаралась?» ты пришла ко мне на балкон, и мы, отражаясь блёкло, всё глядели, как ночь наливается через стёкла
здорово, что душа не умеет упомнить лиха, убегая тайком от меня погладить, нежнее блика, и за десять тыщ километров, скучает если, меднокудрую девочку, спящую в долгом кресле
да, благодаря тебе ум и стал так ловок — ты всегда взыскуешь хлёстких формулировок. шестьдесят часов я его учу дисциплине, мере — и он язвит мне в твоей манере.
ничего не нужно, даже запоздалого извинения — мы ленивы, чтоб искать очевидцев и поднимать архивы; противогордынное действует понемногу. даже быть услышанной. слава богу.
стало ясно, что мы крутые стрелки. что не в этом сила. что война окончена, и смешно, что происходила. что одиннадцать лет назад ты явила чудо высшего родства. и вот это всё откуда.
здесь понятно, что человек только чашка со звёздным небом или карта ночного города с самолёта, что свободен не тот, кто делает что захочет, а тот, кто не знает гнёта
постоянного бегства и вожделения. и что любая рана заживает. что счастье встретить тебя так рано. потому что всё, что касается волшебства, власти неочевидного и абсурда, саму идею ты преподавал с изяществом зрелого чародея. я была удостоена высшего заступничества и тыла — в юности у меня был мятежный ангел. я его не забыла.
потому что мне столько, сколько тебе тогда. я стеснялась детства, а ты сам был ребёнком, глядящим, куда бы деться. но держался безукоризненно. и в благодарность школе вот тебе ощущение преходящести всякой боли.
12 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
«Голова полна детского неба…»
голова полна детского неба, розовеющего едва. наблюдаешь, как боль, утратив свои права, вынимается прочь из тела, словно из тесного рукава.
хорошо через сто лет вернуться домой с войны, обнаружить, что море слушается луны, травы зелены, и что как ты ни бился с миром, всё устояло,
кроме разве что сердца матери, выцветшего от страха до белизны
13 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
«Смерть, как всё, чего ты ещё не пробовал…»
смерть, как всё, чего ты ещё не пробовал, страшно лакома: спать не можешь от мысли, как же она там, как она — ходит над тобой между облаками, или рядом щёлкает каблуками, или нарастает в тебе комками?
а наступит – так просто аэропорт, на табло неведомые каракули. непонятно, чего они все так плакали. да не озирайся, ты своего не пропустишь рейса. посиди, посмотри, погрейся.
13 февраля 2013 года
«Где пески текут вдоль пляжа…»
где пески текут вдоль пляжа, лёгкие, как наши сны, там закат лежит, как пряжа у волны.
ночь, когда я уезжаю, розовая изнутри. ты смеёшься как южане. как цари.
так, чтобы глаза не меркли наблюдать и ликовать. так, что ни тоске, ни смерти не бывать.
20 февраля 2013 года, самолёт Даболим – Москва
«За моей кромешной, титановой…»
за моей кромешной, титановой, ледяной обидой на мир происходили монастыри и скалы, тонкий хлопок и кашемир, водопады с радугой в мелких брызгах, и вкус бирьяни, и в лепёшке теста горячий сыр
белое, как таджмахальский мрамор, и чёрное, как каджал, месяц как заточенная монета, что режет бархат со звёздами, кошачий коготь или кинжал, сумерки, напоенные улуном, земля, трепещущая от зноя, везде, куда бы ни приезжал
запах тёртой кожи, прохлада кёрда, слюда и медь, отзвук дальнего пения, невозвратимый впредь, и мои насмешливые сокамерники и братья, уже начинающие стареть
как я умудрялась глядеть сквозь это и продолжать сидеть взаперти, вместо того, чтобы просто выбраться и уйти и стать только тем, что ветер исследует как преграду, лёгкими ладонями, по пути
сколько нужно труда, аскезы, чтобы опять понимать язык отраженья, касанья, папайи, пепла и бирюзы — мира свежезаваренного, как наутро после долгой болезни, стихотворенья или грозы
14 февраля 2013 года, Мумбай,
Dhamma Pattana Meditation Centre
Данное произведение размещено по согласованию с ООО «ЛитРес» (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.
Вера Полозкова, Eduard Konovalov — Сколько нужно плачь
Текст Вера Полозкова, Eduard Konovalov — Сколько нужно плачь
Как моё тело терпит пока Запертого в мозгу Неблагодарного старика, Мелочного брюзгу?
Как не сделалось ледяным, Не занялось огнём После всего, что я делал с ним И что говорил о нём?
Что, смиренная моя плоть, Тесная моя клеть — Я хотел тебя расколоть, Свергнуть, преодолеть
Не был счастлив в тебе ни дня И не берёг ни дня Видишь, а ты мудрее меня Ты добрее меня
Я старик теперь, не игрок В высшее существо: Это был дорогой урок, Но он стоил всего:
То, чему мы колокола, Двери и провода, Выпьет нас и спалит дотла. Так бывает всегда.
Гляди на море впрок и сколько нужно плачь: Кто сломан поперёк, тот никому не врач: Тот тёмен и ничем не подтверждает бога
Ты, помнится, смеясь вращал земную ось Теперь ты только грязь, промёрзшая насквозь: От этой красоты тебе страшней намного
Ты знаешь, каково продраться через бой, Но как после всего, что сделали с тобой Под этими лежать простыми небесами?
Выкатывать в песок клубок из сизых жил Чем ты, дерьма кусок, такое заслужил Все полубоги здесь управились бы сами
Реви и не таи, хрипи и говори: Они сожгли мои хлева и алтари, Хотели и меня, но главного не выжгли
Теперь я буду куст или бесплотный дух, Потом вернётся вкус, потом отложит слух Потом позволят спать чугунные нервишки
И хриплый, как мертвец, в вечернюю зарю Я с кем-то наконец живым поговорю: — Вот бешеные, да, показывать такое?
И кто-нибудь кивнёт, и я узнаю боль, Как с тела чёрный лёд вдруг обдирают вдоль, А там комок смолы, тепла и непокоя.
Знаешь, если искать врага — обретаешь его в любом. Вот, пожалуй, возьми меня — мне никто не страшен: Я спокоен и прям и знаю, что впереди. Я хожу без страховки с факелом надо лбом По стальной струне, натянутой между башен, Когда снизу кричат только: «упади».
Здесь понятно, что человек только чашка со звёздным небом или карта ночного города с самолёта, Что свободен не тот, кто делает что захочет, а тот, кто не знает гнёта Постоянного бегства и вожделения. И что любая рана Заживает. Что счастье встретить тебя так рано.
Потому что всё, что касается волшебства, власти неочевидного и абсурда, саму идею Ты преподавал с изяществом зрелого чародея. Я была удостоена высшего заступничества и тыла — В юности у меня был мятежный ангел. Я его не забыла.
Потому что мне столько, сколько тебе тогда. Я стеснялась детства, А ты сам был ребёнком, глядящим, куда бы деться. Но держался безукоризненно. И в благодарность школе Вот тебе ощущение преходящести всякой боли.
Решишься — знай: душа одноэтажна, И окна до полу, и мебели почти Что нет. Терять естественно и важно, Иначе будет некуда найти.
Увидишь: все начнут из ужаса глухого То призывать, то клясть свой будущий уход. И ты умрёшь. И ничего плохого Поверь, при этом не произойдёт.
Природа вообще не копит за квартирой Ни сплетен, ни людей, ни пауз, ни причин: Носи себя пустым, ходи и резонируй. Записывай, где хорошо звучим.
Когда мы были молоды, состояли из ярости и воды Мы любили родимые северные ады: Нас заставлял привставать на лапах Их опасный железный запах
А теперь изнутри только змеи нас шевелят И нам делается черно за своих щенят Пока пахнут они как сдоба или нуга На черта им эти шипованные снега
Каждый, кто их разглядывает вблизи, Говорит нам отныне «прячься» и «увози» И мы дышим им в уши, кто латаный, кто хромой, И не знаем, куда идти, если не домой
Посмотри на меня, лохматая голова: Ненависть отрава, и только любовь права Тот, кто придёт отнять тебя, дождевых Червяков унесёт с собой, только не нас живых
Не бросайся на слабых, не дёргайся, не скули: Даже здесь зацветут заборы и костыли Лёд расступится, рана станет неглубока: И господня ладонь огладит твои бока.
