за что убивают в тюрьме
«Убить на зоне могут лишь спецназ и плохая медицина» Как устроена жизнь в российских колониях и почему вокруг них столько мифов? Отвечает бывший арестант
В 2015 году 26-летнего Михаила Краснобаева осудили за «Приготовление к сбыту наркотических веществ». Сам Михаил не отрицал, что хранил запрещенные вещества, но утверждал, что исключительно для личного потребления. Однако вместо условного срока и постановки на учет в наркодиспансере он получил пять лет колонии строгого режима.
Михаил был из тех, кого за глаза называют «ботаником»: окончил школу с золотой медалью, никогда не увлекался спортом и был далек от криминального мира. Когда молодого человека заключили под стражу в зале суда, ему было очень страшно. Он верил всему, что «знающие люди» рассказывали ему о тюрьмах и зонах, и был напуган перспективой испытать все это на собственном опыте.
Миф №1. «Да ты знаешь, что с такими на зоне делают?»
Лет 20 назад на зонах таких заключенных действительно могли «опустить» (унизить) по всей строгости арестантской жизни. Однако не так давно в воровском укладе появилось специальное указание: «*** [мужским половым органом] не наказывать». И если кто-то попробует таким образом наказать другого арестанта, то будет немедленно остановлен сокамерниками.
Что касается сотрудников тюремной администрации, то с недавних пор их обязали носить включенные видеорегистраторы, записи с которых просматривают контролирующие органы. Эта мера существенно снизила число случаев беспредела со стороны тюремщиков.
Его главные причины — это карточные долги, отсутствие перспектив и общая беспросветность существования
И я хотел бы подчеркнуть: это были именно суициды, а не убийства, замаскированные под них. Что касается физического насилия со стороны заключенных, то оно может иметь место, если человек не соблюдает правила арестантского быта. Но эти правила — просты и очевидны, а все остальное действительно мифы.
Миф №2. «В «хату» надо входить правильно»
Второй очень распространенный страх у тех, кто впервые оказывается в местах лишения свободы, — по незнанию допустить такое поведение, за которое ждет суровое наказание. Тюремный фольклор действительно богат на загадки и прибаутки, но судьбу арестанта и его статус в тюремной иерархии определяет вовсе не знание правильных ответов.
Фото: Дмитрий Коротаев / «Коммерсантъ»
Как и в обычной жизни, отношение к человеку на зоне определяют его поступки. Ниже — главные постулаты правильного поведения в тюрьме, следуя которым заключенный будет застрахован от проблем. Самое удивительное в том, что все эти вещи многие люди знают еще с детства, от родителей, а потому следовать им легко и просто.
Врать — плохо.
Брать чужое без спроса — плохо.
Не держать обещания — плохо.
Доносить на близких — плохо.
Унижать слабого — плохо.
Говорить плохое о ком-то за его спиной — плохо.
Смеяться над тем, что дорого другому, — плохо.
Решать вопрос с помощью физической силы — плохо.
Соблюдать гигиену и не причинять дискомфорт окружающим — хорошо.
Мало того что эти правила поведения в целом элементарны: новичкам на зонах, которые допустили какие-то ошибки по незнанию, многие вещи прощаются и объясняются. На первый раз!
Миф №3. «Да ты хиляк, тебя на зоне разом сломают»
Будучи физически абсолютно неразвитым, я, конечно, боялся, что меня на зоне будут третировать люди сильнее меня, которых там большинство. На деле же все оказалось совсем иначе.
Если брать знаменитых воров в законе — Владимира Бабушкина (Вася Бриллиант) или Александра Северова (Саша Север), — то ни один из них не выглядел стероидным качком или жилистым силачом.
На зоне котируется в первую очередь крепость духа, а не крепость тела
Более того, конфликты заключенные стараются разрешать при помощи переговоров, поэтому драк на наших зонах куда меньше, чем, например, в США. Причем за распускание рук арестанта может довольно сурово наказать «смотрящий», или «положенец» (представители криминальных авторитетов в местах лишения свободы — прим. «Ленты.ру»).
К слову, на зонах исторически сложилось, что тренажерный зал и хорошее питание были доступны только «красным» (приближенным к тюремной администрации) — завхозам, бригадирам, дневальным и нарядчикам. Они же впоследствии входили в так называемые секции дисциплины и порядка (СДП).
Эти секции по факту занимались избиением арестантов-новичков по негласному распоряжению администрации
Отсюда и пошло некое пренебрежительное отношение к «спортсменам» среди порядочных арестантов. Так что мускулы на зоне большой роли не играют: куда важнее информативно разговаривать, логично строить умозаключения, а главное — не материться.
Миф №4. «С такой статьей ты будешь унитазы драить»
Отчасти это действительно так: скажем, в местах лишения свободы моют туалеты и прибираются на улице в основном те, у кого статьи 131 («Изнасилование») или 132 («Насильственные действия сексуального характера») УК РФ. А осужденные по «наркотической» статье 228 УК РФ обычно вынуждены выделять из своих средств на общие нужды больше, чем другие заключенные.
Вот только дело тут отнюдь не в статьях. Для того чтобы определить, в каком статусе будет сидеть весь дальнейший срок заключенный, одного предъявленного или даже доказанного судом обвинения мало. О человеке и о его преступлении арестанты узнают «по своим каналам», проводят свое следствие.
Фото: Юрий Тутов / «Коммерсантъ»
Если вина заключенного очевидна, насильник попадет в «обиженку», а наркоторговец будет весь срок платить дань. Но судебная система у нас отнюдь не безупречна. Каждый пятый из осужденных по статье 228 УК РФ является просто наркозависимым или, что еще хуже, вообще не имеющим отношения к наркотикам человеком, которого подставили. К таким людям отношение на зоне доброжелательное: никто не подумает назвать такого заключенного «барыгой».
Миф №5. «Ты шибко умный — таких на зоне не любят»
Существует расхожее мнение, что типичный зэк — недалекий и агрессивный алкоголик. На самом же деле это не более чем стереотип. Во-первых, на зоне у арестанта масса свободного времени, за которое есть возможность прочитать очень много книг, посмотреть немало фильмов и пообщаться с другими заключенными, у которых есть свой культурный багаж.
Таким образом, отбывая свой срок, даже человек изначально невысокой культуры развивается и становится как минимум интересным собеседником
Во-вторых, большая часть времени арестанта уходит на разговоры с другими осужденными, но истории о вольной жизни довольно быстро заканчиваются. И тогда приходит время философских, политических и даже теологических дискуссий, а это — еще одна возможность для культурного развития.
Фото: Илья Наймушин / РИА Новости
Я сам за пять лет срока прочел около сотни книг, включая те, до которых на воле не доходили руки. Я познакомился с политиками, футболистами, деятелями искусства и просто образованными людьми, от которых узнал немало нового. Но то, что процентов шестьдесят заключенных в начале срока действительно недалеки и бескультурны, — это правда.
Миф №6. «На зоне привыкнешь к чифиру — жить без него не сможешь»
Миф о тюремном чифире и зависимости от него — пожалуй, самый безобидный из всех, но прочно сидящий в головах обывателей. На деле чифир не вызывает зависимости: он разве что может войти в привычку — как кофе по утрам. Чифир действительно бодрит и снимает похмелье, но эффект от него по силе сопоставим с обычными энергетиками.
А еще чифир хорошо согревает и на некоторое время подавляет чувство голода
К слову, существует заблуждение, что настоящий чифир готовят только на зоне — но это совсем не так: приготовить его совсем несложно и в домашних условиях. Для этого нужно взять 80-100 граммов мелколистового чая и залить литром холодной воды.
Потом все это нужно довести до кипения, проварить минут 15 на медленном огне, остудить — и вскипятить заново. Возьмите сито, процедите отвар — и чифир готов. Пить его лучше небольшими глотками, добавив в напиток немного соли, вприкуску с сыром, вяленой рыбой, чипсами и сухарями. А если пить чифир со сладостями, тонизирующий эффект будет сильнее.
Ничего хорошего в тюрьме нет — и те, кто романтизирует ее, как правило, культурно ограничены. Но в том, чтобы оказаться на зоне, нет и ничего страшного. Как говорят заключенные: «Тюрьма не *** [мужской половой орган] — садись, не бойся».
Как и за что пытают в тюрьмах и СИЗО: откровения сотрудника ФСИН
По официальным данным, на начало 2018 года в России в учреждениях уголовно-исполнительной системы содержалось 602 тысячи человек. Имеющие опыт жизни за решеткой граждане исчисляются миллионами.
Хотя число заключенных в последние годы существенно сократилось, у любого совершеннолетнего есть возможность неожиданно для себя отправиться в СИЗО или камеру полицейского участка за репост в социальной сети, участие в несанкционированном митинге, или просто вызвав у силовиков подозрения своим внешним видом.
Чтобы узнать о том, как на эту проблему смотрят сами надзиратели, «Ридус» побеседовал с сотрудником ФСИН с большим стажем службы в одной из уральских исправительных колоний. В итоге интервью представлено в виде мыслей, изложенных от первого лица.
По желанию источника редакция не раскрывает его личные данные.
Где пытают чаще
В СИЗО находятся по большей части подозреваемые в совершении преступлений, еще не получившие срок по своему уголовному делу, которое пока находится у следователя, в полиции или в суде. Здесь прямая заинтересованность — у одних раскрыть преступление, а у других — избежать ответственности.
Поэтому «профессиональный интерес» к людям в СИЗО всегда больше, чем когда человек уже осужден и находится в колонии — приговор-то получен, для чего на него давить дальше?
Кроме того, СИЗО — это камеры, закрытые помещения, где показушную «тишь да гладь» легче создать и многое утаить. Как в поговорке — что-то произошло в темной комнате ночью, попробуй потом разберись. В колонии все у всех на виду, если что-то случилось — тут же будут знать.
Реже факты издевательств — это действия сотрудников, направленные на добычу информации от человека. Чаще — это высокомерие, желание показать, кто здесь главный, чувство власти или безнаказанности, как до поры до времени думают некоторые сотрудники.
Большая часть — человеческий фактор, желание выслужиться, ложно понятые интересы службы. Режим в колонии или в СИЗО на это, как правило, не влияет.
Настоящая работа по добыче информации от человека в СИЗО ведется очень тонко и хитро, без насилия, но для этого нужно определенное мастерство от оперативника или следователя. Но ведь не у всех хватает терпения и не все это умеют — раскрыть преступление. А потому для некоторых срабатывает животный инстинкт — надавить морально и физически, может человек сам признается.
Все зависит от человека в первую очередь. Человеческий фактор. Эти публичные истории с выплывающими наружу случаями пыток в колониях очень нужны, они многих и своевременно одергивают от желания «перегиба» палки.
Но в этих историях всегда есть обратная сторона: что за «личность» тот, которого истязали или издевались, побили, за что он — за какое дело — попал в колонию или СИЗО, и конкретно тот самый момент, за что его сейчас бьют.
Но все равно понятно, что никак не является оправданием для сотрудника то, что перед ним действительно преступник, опасный для общества, погубивший чью-нибудь жизнь.
За что бьют
Факты побоев, как правило, и в жизни, и за решеткой — это спонтанные моменты: оказался не в том месте, не в то время.
Вот пара примеров. Осужденный решил выразить свой протест против своей неудавшейся жизни. Сидит пятый или шестой срок, все статьи тяжкие. Никогда не работал — понятия не позволяют. Разбил в камере телевизор, новый плазменный. Сокамерники не предъявят, что смотреть нечего, он в авторитете. Разбил и требует новый, потому что смотреть им в камере нечего. И по закону должны его дать. И дадут! Страна и налогоплательщики купят новый.
Этого, что разбил, отправили в штрафной изолятор. Там отказался заходить в камеру, начал сопротивляться. Драка — у него пара синяков. В камере снова протест — снял раковину, разбил ею унитаз. Потребовал новый — ему в туалет надо ходить. Вывели снова, дали в зубы. «Для профилактики». Чтобы себя не забывал. Получил по рогам, сидит дальше смирно, пока ничего не бьет.
Другой пример. Осужденный идет на работу в колонии, его остановил сотрудник, докопался до какой-то мелочи — власть показать, у этого развод на работу, где его ждут, и если не придет, можно оказаться в штрафном изоляторе по факту невыхода на работу.
Слово за слово с сотрудником: «отпусти, меня ждут», тот не пускает, сказал в ответ что-то обидное. Этот плюет ему в лицо. Сотрудник бьет ему в лицо. Все видят. Прибегают другие сотрудники коллеге на помощь. В итоге осужденный в штрафном изоляторе, а сотрудника… ну, пожурили, чтоб на людях такого не творил.
Большинство конфликтов внутри тюрем происходят на пустом месте и длятся короткое время. Реже «для профилактики». Нет такого, что массовые побои заказывают или устраивают в колониях специально. Сотрудников не хватит. Не только сотрудники бьют, но ведь и сотрудников тоже бьют. Хотя, конечно, поменьше. Эти факты огласке редко предаются, в отличие от той стороны.
Равнодушие
Сами условия, сама служба сотрудника не позволяет кого-то жалеть. Это такой моральный порог, за которым ты можешь полноценно работать в колонии. Как говорится, «без соплей и сантиментов».
Как правило, отношение сотрудников к осужденным равнодушное — это очень помогает в работе трезво смотреть на вещи.
И вот когда перед тобой уголовное дело, и ты читаешь, что совершил тот или иной осужденный перед тем, как ты встретил его за решеткой, и бывает, скажешь только одно: «Во нечисть! Как таких земля носит?»
А какое может быть к ним уважительное отношение.
Встречал я однажды в колонии одного повара осужденного. Общительный, верит в Бога, всегда улыбается, на хорошем счету, куча благодарностей, готов исполнить любое поручение, хлеб у него всегда свежий. Готовится освобождаться условно-досрочно, просит посодействовать, написать хорошую характеристику для суда.
«Работящий парень», — сказал я про него кому-то однажды. А в ответ: «А ты его приговор почитай!» Не поленился, открыл личное дело, начал читать. Я взрослый человек, и много зла видел в жизни, и меня этим не удивить. Но здесь мне стало плохо.
Я спросил про это, когда его встретил в следующий раз. «Двадцать лет прошло. Только Бог имеет право меня судить. Я пятнадцать лет на хорошем счету», — вот что он ответил. Ответил, окрысившись, со злобой, не улыбался.
Двадцать лет прошло… а с моей стороны для такого, как он, нет срока давности. И через двести лет. И через двадцать веков.
Подошел я тогда к кому нужно, и кончились его «пятнадцать лет на хорошем счету». Загремел в штрафной изолятор за мелкое нарушение — то ли за сигарету, не там закурил, то ли за то, что сел на кровать. За изолятор его выгнали из поваров, а там никто и не отпустил на досрочное освобождение, как нарушителя.
Да, есть и такие. Но это ведь единицы. Самое горькое, что сотрудники привыкают равнять всех под одну гребенку. Все зэки равны, все зэки — нелюди. Какая разница, за что сидит. Раз сюда попал, значит виноват. Не все сотрудники понимают или хотят понять, что и зэк человек.
Иногда ведь человек садится за конкретный принципиальный поступок.
«Пресс-хаты»
Многие заключенные работают с администрацией, так называемый актив зоны. Среди них, как правило, самый большой выход на свободу по условно-досрочному освобождению. Они помогают поддерживать порядок в колонии среди самих осужденных, а администрация поддерживает их. Это дневальные и завхозы в отрядах.
Вопреки мнению, нет среди осужденных никакой сплоченности против администрации. Здесь каждый сам за себя, кто кого сожрет, тот и выживет. Сами они довольно критически относятся к другим, откровенно заявляя порой про остальных «зэчье (зэки) поганое».
Кто работает с администрацией, тому, безусловно, легче. Он может получать благодарности, которые влияют позже на его освобождение, имеет меньше шансов попасть в штрафной изолятор, на мелкие его нарушения могут просто закрыть глаза.
О том, что осужденные бьют или пытают осужденных… да, в некоторых местах это присутствует. Так называемые пресс-хаты, где выбивают признательные показания или «работают» с человеком по добыче другой информации, в том числе склоняют к сотрудничеству.
Это, как правило, крайние меры, и далеко не каждого осужденного такое коснется. А всю черную работу в «пресс-хатах» выполняют, конечно, не сотрудники — их тоже не хватит, а другие осужденные. Актив.
Кроме того, есть ведь и обычные доносчики, «стукачи», которые тоже своим путем выведывают нужные сведения. Но погоня за «информацией» по преступлению — не главная составляющая причин притеснения осужденных. В основном физическое давление оказывается не ради каких-то сведений, а совсем по иной причине.
Человек, попадая в колонию, не хочет жить по ее правилам, не хочет спать и вставать по режиму, не подчиняется требованиям администрации. Хочет жить, как и раньше, своей жизнью, где сам себе хозяин.
К примеру, ему дали 10 лет колонии, и он 10 лет встает в 06:00 утра, идет на зарядку, три раза в день в столовую, стоит два раза в день на разводе, не выходит дальше своего отряда, работает по режиму, ложится спать в 22:00 вечера. Ему дали в суде 10 лет этих зарядок, 10 лет такой жизни.
Просто задумайтесь! Не каждый выдерживает. И человек открыто восстает против этого. Отказывается подчиняться, вставать утром, ложиться вечером, идти на развод… Дальше беседы, штрафные изоляторы, а там и до рукоприкладства недалеко.
Сотрудник — это быдло
Механизм контроля над сотрудником всегда один — тебя уволят. Всегда.
Шаг в сторону, неловкое слово перед начальством, незначительное служебное нарушение — это последний день твоей службы в колонии. В приказном порядке потребуют рапорт на увольнение, не напишешь — будут ходить по пятам, требовать, угрожать проблемами, затащат на аттестационную комиссию. И уволят, если нужно.
Увольнение — это основная форма стимуляции службы сотрудников. Попробуй работать в колонии с подъема до отбоя, с 06:00 до 22:00, и при этом сказать, что тебе что-то не нравится. У осужденных есть право на «8-часовой непрерывный сон». У сотрудника такого права нет. Потому что он работает ради льготной пенсии — и реже дальше дня, когда она настанет. Ради работы никто не работает. Потому что отношение к сотруднику часто хуже, чем к самим осужденным.
Сотрудник — это быдло. Наш начальник колонии прямо говорил на разводах: «Главное — зэки. Вы — обслуживающий персонал». А потому никакой другой мотивации службы у сотрудника никогда нет. Всегда одна — дотянуть бы до пенсии, а там хоть трава не расти.
В колониях везде установлены камеры, и никак их не обойдешь. Камеры фиксируют нарушения и осужденных, и сотрудников. Осужденные садятся в штрафной изолятор, сотрудники получают выговоры, нравоучения и увольнения. Кому как повезло.
Такого, чтобы сотрудник специально искал место, где нет видеокамеры, чтобы там побить очередного осужденного, ну, это просто вызывает улыбку. Из чистой математики. Когда в колонии 1500 заключенных, а в дежурной смене 15 сотрудников. Когда всех успеешь побить.
Все эти случаи с побоями в колониях, как правило, конкретные обстоятельства. Началось общение, сотрудник потребовал, осужденный нагрубил, что-то не сделал, сотрудник применил силу, осужденный оказал сопротивление, и пошло-поехало по нарастающей… У кого власть, тот и сильнее и правее. Кто в темном углу колонии смотрит на закон?
Контроль над сотрудником — это прежде всего контроль над сделанной им работой. За сотрудником, за его поведением специально никто и не следит, делай что хочешь, думай как хочешь, но чтобы отчет о работе и сама работа были налицо. «Иначе будешь уволен и пойдешь поднимать сельское хозяйство!»
Что делать?
Что делать, чтобы тебя не били, чтобы не унижали, чтобы относились как к человеку в тюрьме.
Да, скажу честно, ничего ты не сделаешь против этого. В тюрьме — значит виноват, преступник — значит не человек. И угодить всем, чтобы тебя не трогали, ты тоже не можешь. Тюрьма — это тоже человеческое общество. Но в волчьем обличье. Где, если ты слаб, тебя разорвут. И скрыться и защититься от этого ты не можешь. Никто не поможет! Ни адвокат, ни следователь! Они придут и уйдут, а ты останешься дальше в тюрьме.
Ты не можешь защититься от сотрудников, хотя с этими проще — на них можно пожаловаться, выше начальству или в прокуратуру. Но ты не можешь защититься от этого мира — от тюрьмы, от «зэчья», которые отберут у тебя, украдут у тебя, ударят. И они не работают с администрацией, они не актив зоны, они просто «масса». И если в тебе нет уважения к себе и моральных сил (не физических, они ничего не значат, ибо «масса» сожрет) — отстоять себя, ты будешь не жить 10 лет в колонии, а выживать. Или умрешь.
Это не законы тюрьмы. Это законы жизни. И бесполезно куда-то жаловаться. Да, пойдут под суд сотрудники, что били тебя, да, поменяют тебе отряд, где унижали тебя другие осужденные. Но всем им на смену придут другие, жизнь приведет завтра новых. И тебе снова стоять против них. И где-то нужно уступить, и где-то стерпеть, и где-то смириться. Чтобы выжить и вернуться домой. Где тебя ждут.
Нет никаких универсальных правил против тюрьмы. Есть одно — туда нельзя попадать. Тюрьма опустошает человека. До самого дна. Сколько бы ты ни сопротивлялся и каких бы ни достиг результатов, помни одно: у тебя забрали жизнь. И ты прожил ее не так, как нужно.
Это тебе решать, что делать, когда ты попал в тюрьму. Можно упрямо стоять — и тебя сильнее будут ломать. Можно пойти на уступки — и с тобой не станут считаться. Но можно быть мудрым — жизнь заставит. И выбрать вариант третий. Какой? А кто его знает. У каждого свой случай и собственная судьба.
Тюрьма — это трагедия. В жизни каждого. И сотрудника, и «блатного». И каждый переживает ее по разному. Но важно помнить, что жизнь не кончается с началом тюрьмы. Что нужно жить дальше. И тюрьма тоже кончится. А вот как и кем ты будешь в ней жить, решать только тебе. Никто не подскажет. Никто не научит. Учись сам.
Есть только одно, что может помочь, — не трать бессмысленно силы, если понимаешь, что не можешь ничего изменить. Сохрани себя для «после тюрьмы».
«Завалил мента — уважуха» Как бывший оперативник угрозыска попал на зону и выстроил отношения с уголовниками
Тюрьмы и колонии — не лучшие места для бывших полицейских и прочих силовиков. Уголовники по понятным причинам испытывают к ним неприязнь, а значит, независимо от статьи обвинения, участь бывших сотрудников на зоне незавидна. В предыдущем материале «Лента.ру» опубликовала рассказ оперативника Наркоконтроля о некоторых особенностях его работы, в частности — о внедрении в преступные группы. Во второй части речь пойдет о том, как складывается жизнь опера, если он сам становится осужденным, а вживание в уголовную среду перестает быть работой и становится жизненной необходимостью. Об этом «Ленте.ру» рассказал бывший оперативник уголовного розыска, который оказался за решеткой.
«Погоны, чины и звания на зоне неважны»
Я до 2013 года работал в угрозыске. Долгое время — по делам об экстремизме, а потом — в отделе по борьбе с разбойными нападениями. Закончилось все достаточно печально: тогда как раз менялась система — милиция в полицию, пошла чистка рядов. Было возбуждено уголовное дело, и я оказался по ту сторону баррикады.
Бывшие сотрудники правоохранительных органов и силовых структур сидят отдельно от других заключенных. Для них есть и колонии общего, и колонии строгого режима. Нам часто говорят: вот вас бы ко всем остальным, посидели бы там. Но, во-первых, нас выводят на прогулки и на следственные действия, где мы все пересекаемся, а во-вторых, есть тюремные больницы или отделения при СИЗО, где вообще все находятся в общей массе, и нет никакой разницы, бээсник (б/с — бывший сотрудник) ты или нет.
Когда меня везли на суд, произошла стычка. Нас выгрузили, один спрашивает меня: мент? И началось: да вы охреневшие, меня твой коллега закрыл. Я ему говорю: к нему и обращайся. Ну схлестнулись, администрация вмешалась.
А в больнице, где я провел год, пока был под следствием, сидел и с ворами, и с убийцами, и с насильниками. Люди разные, и отношение тоже. Были и конфликты. Как-то со мной за один стол сел заключенный — его потом в больничную палату не пускали, потому что сидел с ментом. Такие урковские [«урка» на тюремном жаргоне — вор, бандит] понятия тоже есть, но на самом деле на зоне этого не так много.
Даже бээсники на зоне очень разные. Это и бывшие полицейские, прокуроры, адвокаты, военнослужащие внутренних войск, пограничники и даже обычные наркоманы, которые просто срочную службу в специальных войсках когда-то давно служили, но все равно попали в колонию для бывших сотрудников.
Здесь есть те, у кого девять классов образования и несколько ходок, а есть те, у кого несколько высших. Это может быть следователь — додик в очочках, а может быть амбал пэпээсник, который всю жизнь пьяниц по углам гонял. Конечно, последний будет доминировать в условиях камеры. Погоны, чины и звания на распределение по камерам и тюремную иерархию не влияют никак, зона — неважно, б/с или простая — представляет собой весь срез общества.
Среди силовиков есть те, кто с ума сходит: татуировки бьют, на жаргоне говорят, воровскую идеологию разделяют. Есть те, кто ведет себя как мент: пальцы гнет, нагло заявляет: я служил, вас, таких уродов, сажал. Этого никто не стерпит, такое сразу пресекается. Даже своими.
Все понимают, что находятся в одном положении.
Мне повезло, бычья со мной никогда не было, но со мной сидели «деды». Это люди, у которых по 20-30 лет отсидки, и в этом плане они самая страшная категория — им терять нечего.
Понятно, что ножи и заточки — все это на зоне есть. И это страшно.
Здесь очень помогает авторитет. Я долгое время работал на авторитет. Помогал кому-то, работал санитаром. Как-то за свои деньги мы покупали одному «деду» хрусталик в тюремной больнице. Его перевели в Питер из Краснодара для операции. Ехать месяца два, и это просто пытка: сам переезд, куча транзитных камер изоляторов, — они приезжают измотанные, со вшами, а он еще и слепой.
В больнице не оказалось хрусталика. Значит, его надо обратно посылать, а потом, когда хрусталик появится, снова выписывать сюда. Мы с товарищами договорились, скинулись по паре тысяч и купили хрусталик на свои деньги через родственников.
Кому-то помогал, передавая продукты или сигареты. Общались мы в СИЗО через вентиляцию — встаешь на унитаз и кричишь или «пускаешь коня» [способ передачи запрещенных предметов из камеры в камеру]. Это для меня как сотрудника было вообще дико: высовываешь палку через окно, а из другой камеры выпускают длинную нитку с грузом и раскручивают ее, пока она не зацепится за палку, затем оба ее конца соединяют — и получается «дорога», по которой я посылал другим носки с сигаретами и печеньем.
Однажды я и сам получил «коня» — в три часа ночи мне в носке пришел телефон, и я смог наконец-то звонить домой.
«Золотое правило — отвечать за слова»
Мне кажется, у нас перестали нести ответственность за слова. Таким людям реально надо присесть, потому что зона быстро переучит. Там золотое правило — отвечать за слова.
Ты не должен навяливать [навязывать] свою точку зрения, но и напраслину нельзя позволять. У меня была история, когда бывший военный начал затирать [убеждать], что у него медали, а у меня так — медальки. Я спросил: «А разница? Медаль — это признание. Военный выполнил служебный долг и получил награду — у меня так же». Я гордился своей медалью, я к ней шел. Это до сих пор моя гордость, так что я не мог позволить ему так говорить. Здесь нужно в первую очередь себя уважать.
Тебе не будут предъявлять за твою статью, но могут предъявить за то, как ты себя ведешь. Поступишь не так — можешь упасть туда, откуда уже не подняться.
Денек мы его потерпели, но потом поняли, что нет. Не знаю, по понятиям это или нет, но на другой день я взял его рюкзак, постучал в дверь камеры и выкинул в проход. Сказал, чтобы он выходил. Потом выяснилось, что он и ранее был судим. В людях я все-таки привык не ошибаться.
Был мужик, который сидел лет 20. Каким-то образом вышло, что он забрал банку с консервами у «обиженного», а прикасаться к их вещам нельзя. Его попросили выйти, собрали совет, считать его зашкваренным или нет. Пока разбирались — он жил в коридоре. Хотя тоже обычный мужик, зэк.
«Когда долго сидишь, то пытаешься создать вокруг подобие уюта»
Методов воздействия на заключенных много. Раньше я не думал об этом. И я даже не о физическом насилии — его в последние годы стало меньше. Сотрудники понимают, что каждое утро есть поверка — все выходят с голым торсом. Если есть кто-то побитый — будет разбирательство, потому что и адвокаты приходят, и на суды людей вывозят. Сегодня он отфигачит заключенного, а завтра его, например, к следователю надо везти. Сотрудник ФСИН не всегда может угадать, когда и что будет происходить.
Безопаснее, но так же эффективно оказать психологическое давление. Создать плохие или хорошие условия. У тебя может быть маленькая камера с плохими окнами, холодная, продуваемая, сырая, а может быть светлая и теплая.
Я под следствием был год и восемь месяцев. Надо понимать, когда ты так долго сидишь, то пытаешься создать вокруг подобие уюта, свой микромир — в одном СИЗО мы даже в камере ремонт сделали — покрасили стены и потолок, починили сантехнику. Там все мелочи становятся важны, даже ложка из нержавейки вместо алюминиевой. А как-то я ездил на следственные действия и привез с собой пачку пельменей — надо было видеть лицо молодого парня из нашей камеры, когда мы их сварили и все вместе ели.
И вот представь: ты все устроил, сроднился и сдружился с теми, кто рядом, у вас уже мини-семейка — не зря камеру называют «семейник». Вы распределяете обязанности — кто убирает, кто посуду моет, кто еще что делает, вы составили расписание с передачками.
А потом тебя переводят в другую камеру или другой СИЗО.
Меня много катали за несговорчивость — я отказался подписывать пустой протокол, и зимой на день рождения меня отправили в «Кресты». Если хочешь понюхать тюрьмы — это лучшее место. Душ десять минут в неделю, летом жарко, а зимой спишь в шапке, камера шесть квадратных метров на четверых.
Каждые два дня меня выводили на прогон и искали телефон. Это была своеобразная пресс-хата. Те, кто сидел со мной, никакого воздействия не оказывали, но сотрудники четко поставили задачу испортить нам условия: вспарывали подушки и матрасы, уверяя всех, что у меня есть телефон, шмонали — и так три раза на неделе.
Парни уже говорили: «Слушай, мы понимаем, что тебя сейчас пытаются так сломать, но у нас все налажено было». В итоге меня перевели в другую камеру, а потом в спецблок. Так и катался из камеры в камеру и по разным СИЗО.
Повезет — проведешь время с пользой, оно пролетит как час, а нет — будешь мучиться и часы считать.
Невезение — это не обязательно агрессивный сосед, он может быть просто овощем. Например, у заключенных есть час прогулки: кто-то бегает по кругу, кто-то отжимается, кто-то подтягивается, а кто-то просто тюленем лежит весь день. С душем — один договорится мыться каждый день или в камере что-то вроде душа придумывает — мы тазики организовали, лейки, а другой две-три недели не моется — ему все равно. Посадят к тебе такого овоща — все, в камере напряжение, даже воздух спертый.
«Здесь может оказаться любой»
Не скажу, что после всего этого я обозлился или как-то разочаровался в системе. Свою работу опера угрозыска я люблю до сих пор. Хотя говорят, что милиция уже не та — общественный порядок охраняют вместо того, чтобы преступлениями заниматься, но все равно работать было круто, интересно.
И вот после жизни с корками [служебное удостоверение], когда я был чуть ли не король жизни, — резкий перепад: сначала тюремная жизнь с ее правилами, а потом жизнь после нее, когда ты не только привилегий никаких не имеешь, но еще и ущербный. У меня судимость уже погашена, но это никого не волнует. Ищешь работу, тебя спрашивают: привлекался? Да. Ну, пока. Или спрашивают, глядя в резюме: а что делал эти три года? Говорю, что находился под следствием, не вдаваясь в подробности, но, как правило, и этого достаточно. Всем до фонаря, за что сидел.
Это серьезная школа жизни, которую я все время пытаюсь забыть. К заключенным у меня отношение не поменялось — я всю жизнь с ними общался, понимал и знал их натуру. Но к системе ФСИН — да.
А еще убедился, что в России сидят все — и наркоманы, и главы финансовых корпораций, и сотрудники, и военные — все. С полтычка здесь может оказаться любой. Не люблю формулировку «в нашей стране» — наверное, это есть везде, кроме плюшевых стран вроде Норвегии, но у нас, если ты начнешь слишком принципиально лезть туда, куда тебе не следует, — можешь получить по жопе очень сильно.
Поэтому я не осуждаю тех, кто тогда от меня отвернулся — побоялся тоже заехать паровозом. Каждый выбирает сам. Не зря говорят: друг познается в беде. Хотя было обидно. Когда я сидел в СИЗО и даже не была доказана моя вина, руководство приехало ко мне в изолятор и сообщило об увольнении с формулировкой «за проступок, порочащий честь и достоинство сотрудника». При этом многие сидели — и их не увольняли. Это покоробило. Выходит, презумпция невиновности у нас не работает. Хорошо еще, задним числом не уволили.
Не могу сказать, что проблема исключительно в системе. Это и общество. Сколько административных правонарушений вы совершаете в месяц? Думаю, достаточно. Каждый раз перед переходом я заставляю себя встать на красный — он обязательно долгий, а дорога всегда пустая. Люди мимо проходят, а я стою и осознаю всю тупость ситуации.
У нас уровень правового сознания минимальный. А ведь административка — это тоже статья. Надо, наверное, начинать с себя, ну и оставаться человеком. Из тюрьмы выходят и такие люди, от которых не услышишь мата, которые не подставят тебя и умеют отвечать за свои слова.
Многие бывшие оперативники, оказавшиеся под следствием, стали впоследствии работать в службах собственной безопасности, детективных агентствах и адвокатских бюро. Герои этих материалов — не исключение. Кроме того, вместе с главным редактором «Триумф-Инфо» Андреем Зиминым они запустили YouTube-проект, где рассказывают о работе в силовых структурах, о наркотиках и правонарушениях, с которыми часто сталкиваются россияне.