за что расстреляли вознесенского
Виды на Кремль: за что Сталин расстрелял своего «преемника»
О судьбе этого человека до сих пор идут споры. Надпись на деле Николая Вознесенского, сделанная Иосифом Сталиным, гласит: «Не верю!» Но означает ли это, что Сталин безоговорочно доверял Вознесенскому?
Когда годы генералиссимуса стали крениться к закату, он, видимо, стал присматривать в близком окружении человека, которому мог бы доверить дальнейшее управление страной. Очевидно, что этот человек должен был быть, подобно Сталину, государственником. Ещё один очевидный факт: старым партийным «друзьям» Сталин не доверял. Он слишком хорошо знал все их устремления и недостатки.
О том, что Вознесенский должен стать его преемником, Сталин впервые высказался зимой 1948 года. В своей речи перед ближайшими соратниками он впервые заговорил о своём возрасте, о том, что государству нужен молодой и энергичный руководитель, и выразил сомнение в способностях некоторых приближённых управлять такой огромной страной. Наконец, он назвал Николая Вознесенского «единственным человеком, кто понимает толк в управлении государством». «Экономист он прекрасный, государственную экономику знает хорошо и управленец отличный. Лучше его кандидатуры у нас нет», — сказал Сталин.
Л. Берия и Г. Маленков (в первом ряду слева направо), Н. Вознесенский (во втором ряду). Скриншот © 1tv.ru
Охранник Георгий Эгнаташвили позже рассказывал, что это произошло 18 декабря на дне рождения Сталина, который отмечали на Ближней даче. После короткой речи Сталин прямо назвал Вознесенского преемником № 1, преемником № 2 назначил Клима Ворошилова, а преемником № 3 — Николая Булганина. При этом вождь народов особо подчеркнул, что к руководству страной должен прийти ещё молодой человек, который мог бы отдать стране 20–25 лет своей жизни.
Над Вознесенским нависла прямая угроза. Можно долго гадать, зачем Сталин назвал фамилию Вознесенского ближайшему окружению. Возможно, он просто расслабился и на миг забыл, с кем имеет дело, всё-таки был день рождения, все выпивали. Есть предположение, что своей речью он мог «прикрыть» кого-то ещё, кого намечал на свой пост. Но существует и гипотеза, что таким образом Сталин хотел проверить Вознесенского на прочность. Посмотреть, выстоит ли Вознесенский против «зубров» старой большевистской гвардии.
Но кем же был человек, чья фамилия отныне стала ненавистна целой плеяде ярых «сталинцев», которым ничего не стоило его раздавить? Николай Вознесенский родился в 1903 году под Тулой в семье приказчика лесной конторы. В 16 лет возглавил уездную комсомольскую ячейку, в 17 стал главой планово-финансового отдела губернского комитета комсомола, в 23 — редактором газеты. Много учился, с 1931 года стал преподавать в Институте красной профессуры, публиковал работы, посвящённые экономике СССР. В 1935-м защитил докторскую. Работал в комиссии контроля при Совнаркоме, в 1938 году стал председателем Госплана.
Параллельно вёл научную деятельность: в 1943 году стал действительным членом Академии наук. В 1947-м получил Сталинскую премию за научный труд «Военная экономика СССР в период Отечественной войны». Известно, что Сталин прочитал его книгу с карандашом в руках.
8 привычек Сталина, которые ценили в народе
Коллеги характеризовали Вознесенского как прекрасного специалиста и человека огромной работоспособности. Микоян отмечал, что некоторую часть своих полномочий Сталин уже отдал Вознесенскому во время войны. Например, он фактически выполнял функции председателя Совнаркома в эвакуации и имел право решать любые вопросы, касающиеся деятельности наркоматов и наркомов. Однажды он открыто высказал Сталину, что не согласен с его позицией по вопросу подготовки одной из военных операций.
Были у Вознесенского и недостатки. Во-первых, он не имел опыта практического руководства, был именно учёным, а во-вторых, был крайне амбициозен. Осознав, что вождь к нему явно благоволит, Вознесенский бывал высокомерен с коллегами и подчинёнными, которых даже мог обматерить. Не соблюдал он и сложившийся партийный этикет, за что быстро нажил множество врагов. Например, Кагановича крайне возмущал тот факт, что Вознесенский связывался с ним не лично, а через секретаря.
Но Сталину нравились его прямота, честность, ум, рассудочность и превосходная память — в уме экономист держал множество цифр и расчётов. Вождь знал обо всех недостатках Вознесенского, но доверял ему и с усмешкой наблюдал за мышиной вознёй других партийцев. Однако вскоре эта возня принесла свои чёрные плоды.
«Загубили мы Вознесенского. «
Сталин и Каганович. Фото © Public Domain
Вознесенского просто подставили. Сначала Каганович, уезжая в отпуск, велел своему заму написать письмо о недостатках работы Госплана. Письмо это было отослано Сталину. В нём подчёркивалось, что, несмотря на требования правительства обеспечить неуклонный рост производства, Госплан закладывает в I квартале года рост меньше, чем в IV квартале предыдущего года. По сути, это было правильно: осенью страна перерабатывала урожай, происходил рост производства, а к концу зимы запасы истощались, шло небольшое снижение.
За что в СССР расстреляли создателя первых боевых роботов
Однако Сталин затеял обсуждение этой проблемы, и каким-то образом Вознесенский вдруг пообещал ему, что исправит ситуацию, хотя исправить её было невозможно: снижение роста производства в начале года происходило по объективным причинам. Чтобы удержаться в кресле, Вознесенскому пришлось пойти на подлог и представить в Кремль отчёты с завышенными показателями.
Через несколько месяцев Берия положил на стол Сталину служебную записку от одного из заместителей Вознесенского. В ней выражалось удивление по поводу того, что Госплан уже отчитался перед правительством о росте производства в I квартале по сравнению с IV кварталом, а на самом деле всё осталось по-прежнему. Записка эта предназначалась самому Вознесенскому. Но тот сделал на ней надпись: «В дело!», а сам положил её «под сукно». Это свидетельствовало о том, что Вознесенский знал о реальном положении вещей и сам стал виновником произошедшего.
Маленков и Берия на переднем плане. Фото © Public Domain
Сталин был вне себя: «Он обманул Политбюро? Надул нас как дураков?» 8 марта 1949 года вождь собрал заседание Политбюро. К этому заседанию Маленков и Берия оказались подготовлены лучше Вознесенского. Они зачитали обстоятельный доклад о недостатках работы Госплана — в вину Вознесенскому вменялись даже редкие опечатки и ошибки в цифрах. Провели обыски в кабинетах и неожиданно «обнаружили» отсутствие 236 секретных документов, касающихся экономики страны. Собрали свидетельства конфликтов Вознесенского с подчинёнными.
Доверие вождя было подорвано. Решением Политбюро Вознесенский был выведен из его состава и уволен с поста главы Госплана. Но этого старой гвардии было мало: Берия и Маленков решили одним ударом убрать всех возможных конкурентов. К расследованию «дела Вознесенского», которое быстро разрослось в «дело работников Госплана», они подтянули историю с подготовкой в Ленинграде самодеятельной Всероссийской ярмарки, которую курировал Вознесенский, выдвинули обвинения против секретаря ЦК ВКП(б) Алексея Кузнецова и состряпали знаменитое «Ленинградское дело». Фигурантов дела обвинили в подрывной работе, коррупции, использовании служебного положения и сепаратизме и расстреляли в день приговора. Вознесенского расстреляли спустя три месяца.
А что же Сталин? Во время расследования дела Сталина вдруг взяло сомнение. Зная о мстительности Берии и Маленкова, он даже написал на деле Вознесенского: «Не верю!» — и требовал от Берии самого внимательного расследования обстоятельств дела. А потом ещё долго качал головой после смерти «преемника»: «Загубили мы Вознесенского! Загубили!»
ЗА ЧТО БЫЛ РАССТРЕЛЯН ВОЗНЕСЕНСКИЙ.[3]
ЗА ЧТО БЫЛ РАССТРЕЛЯН ВОЗНЕСЕНСКИЙ.[3]
Однажды Георгий Александрович Эгнаташвили позвонил в редакцию и неожиданно спросил:
— А знаете, за что и почему был расстрелян Вознесенский?
— Николай Алексеевич, бывший председатель Госплана СССР и член Политбюро?
— Это «ленинградское дело», насколько мне известно…
— Берия пристегнул его к «ленинградскому делу», чтобы убрать с дороги, а основная причина состояла в том, что Сталин хотел его сделать своим преемником.
— Откуда вам это известно?
— Я был свидетелем разговора между Шверником и Шкирятовым, бывшим Председателем КПК.
— Когда состоялся этот разговор?
— Год я точно не помню: где-то между сорок шестым и сорок девятым. А день помню отлично — день рождения Сталина отмечали на Ближней. Мы со Шверником на каждый его день рождения приезжали. Но ни на одном таком мероприятии я Матвея Федоровича Шкирятова ни до, ни после этого дня не видел, хотя должность у него была высокая — заместитель Председателя Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС, а с 1952 года — Председатель КПК.
В ответ, как я понял из разговора, было гробовое молчание. Сталин оглядел всех присутствующих и неожиданно спросил: «Может, кто-то хочет сказать что-либо против? Или у кого-нибудь есть какие-то возражения?»
И опять никто не проронил ни слова. Причем Шверник отнесся тогда в машине к словам Большого вполне положительно, да и Шкирятов ничего плохого о Вознесенском не говорил, хотя он был таким человеком, что мог у кого угодно изъяны найти. Но тут ни слова в его адрес не произнес. Обсудив этот сенсационный эпизод, они долго хвалили вечер, продлившийся до рассвета, и были очень довольны, что так хорошо провели время. Вскоре мы приехали в Горки-10, подъехали к даче Шверника, высадили его и повернули к себе. Все цэковские дачи были рядом, а пешком от дачи Шверника до дачи Шкирятова было всего минут семь-восемь ходу.
— А у Шверника была большая дача?
— Я бы сказал, что небольшая. Внизу была кухня, при ней комнатка небольшая и отдельная бильярдная, а наверху еще две комнаты. И была беседка-веранда, над ней комната, в которой в ту ночь спала Светлана, и еще была маленькая комнатка коменданта. Вот и все.
— Как вчера, — вздохнул Георгий Александрович. — Нам позвонили в восемь утра.
— Как вы рассказывали, после смерти Сталина ваша жизнь круто повернулась…
— Да, меня сослали в Молдавию. Хотя могло быть и хуже, потому что Берия ненавидел нашу семью и всех близких родственников Сталина.
— Сразу же после смерти Сталина мой начальник Васильев приехал к Швернику и показал ему приказ Берия. В нем говорилось примерно следующее: ввиду того что полковник Саркисов (это начальник охраны самого Берия) и подполковник Эгнаташвили долгое время занимали определенные должности в ГУО и не имеют достаточного опыта работы в других областях МВД и КГБ СССР, перевести их та. другую работу. Берия хотел меня убрать, ибо мы слишком много знали. Но не сразу, а потихоньку, со временем. Подставить на новом месте и ликвидировать как не справившегося со своими обязанностями. Саркисову повезло. Его определили в отдел «Б». А меня… После разговора со Шверником Васильев предложил мне прогуляться по саду. Когда мы остались одни, он по-дружески сказал: «Это между нами, Георгий Александрович, но вы поступаете в распоряжение кадров и вас на днях отправят в Молдавию». Почему в Молдавию, я понял позже.
— Когда это происходило?
— В апреле или мае. Буквально через месяц после смерти Сталина. Через день-два после разговора с Васильевым я пошел на прием к заместителю министра по кадрам. Запамятовал его фамилию.
«Ну что, товарищ Эгнаташвили, — сказал он как-то играючи. — В соответствии с приказом министра вас надо бы куда-то определить. Куда бы вы хотели?» — «В Ленинград», — ответил я, не раздумывая и почти не догадываясь о коварном замысле Берия. Уж если мне предложили на выбор, то это был идеальный вариант — ночь в поезде, и я с семьей. «Хорошо, — ответил он и снял трубку. — Посмотрите Ленинград. — Потом что-то пробормотал и сказал мне: — В Ленинграде ничего нет… Куда бы еще?» — «Ну тогда Киев».
Он снова снял трубку, с кем-то переговорил и развел руками: «В Киеве тоже ничего…» — «А может, в Баку?» — спросил я, прикидывая, что это все-таки недалеко от Тбилиси и можно будет поддерживать связь с родственниками.
«В Баку то же самое», — отрезал замминистра после своего очередного звонка, и теперь мне все стало ясно. Сказал же Васильев, что в Молдавию. Чего я играю в кошки-мышки? Они уже давно меня переигрывают. У них уже все решено. Вот возьму и назову Кишинев — поглядим, что будет. И назвал.
Он снова взял трубку и, как я и предполагал, улыбнулся и сказал: «Есть. Должность начальника хозяйственного отдела…» — «А чему я на этой должности научусь?» — возмутился я. «Ну ладно, — согласился он. — Заместитель начальника хозяйственного управления МВД республики. Пойдет?» — «Хорошо», — махнул я рукой. «На сборы три дня», — неожиданно скомандовал он. Я запротестовал: «Вы что, меня в ссылку, что ли, отправляете? Какие три дня?!» — «Ну хорошо, успокойтесь, успокойтесь. Дней десять—двенадцать вам хватит?» — «Хватит», — с досадой пробормотал я и вышел, будучи уверенным, что меня там же и арестуют.
Но судьба мне благоволила. В Кишиневе меня радушно встретил министр внутренних дел генерал Мардабец. «Тебэ як Пушкына сослалы!» — приветствовал он меня, едва я вошел к нему в кабинет. Он вышел мне навстречу из-за стола и дружески похлопал по плечу. «Но ты не беспокойся, все будет хорошо». Конечно, это были только слова, так как и сам генерал не знал, что будет дальше. Тогда в замах у него был Цвигун.
— Это тот, который застрелился?
— Он самый. А вы его знаете?
— В семидесятые годы он был заместителем председателя КГБ СССР. Ну и что было дальше?
— Через некоторое время меня снова вызывает Мардабец, и я решил, что началось. А он обнимает и говорит: «Ты, видать, хлопец, нияк у билой рубахи родывся! Берия сняли! Коли вин быв остався, а то щэ, не дай Бог, и усю власть захватыв, гныть бы тоби у Якшанах, дэ мы усих расстреливаемо по его приказу. Боны собирались тэбэ туды переправыть, я тильки сегодня узнав… Радуйся, хлопец!» Хороший был человек, этот Мардабец. У меня как гора с плеч долой…
— Просто повезло. Ведь тогда за вас и заступиться было некому?
— К сожалению, да. Отец умер тридцать первого декабря сорок восьмого. Сталин умер, Власик сидел… Действительно, некому… — Он вздохнул. — Тогда я к молдавскому министру обратился: «Дайте мне два-три дня в Москву съездить, семью проведать. За свой счет, пожалуйста». — «Зачем за свой счет? — удивился Мардабец. — Выписывай командировку недели на две, я подпишу. Если надо больше — продлим!» Вот такой он был человек, все понимал. Ну, приехал я, значит, домой и сразу на квартиру к Швернику, где я пятнадцать лет день и ночь находился. Меня встретила его жена Мария Федоровна, хорошая женщина. «Бичиго, — сказала она, — сейчас не время возвращаться в Москву. Не высовывайся пока. Посиди в Молдавии до осени. Пережди. Смутное время. Неизвестно, что еще будет. Пусть тут все немного утрясется». Умная она была женщина, эта Мария Федоровна. И я послушался. Остался в Молдавии до осени. А когда вернулся, меня зачислили в резервное отделение и велели ждать, когда вызовут. Я вышел из управления кадров и встретился на улице со знакомым сотрудником этого управления. Разговорились, и он мне неожиданно советует: «Оформляйся на пенсию, у тебя же уже выслуга — тридцать три года в органах. Чего тебе еще надо? Полковничьи погоны. » Дело в том, что Васильев три представления на меня Берия отправлял, по тому что по моим годам я уже давно должен был полковника получить, и три раза Берия эти представления не подписывал и возвращал. Я подумал, все взвесил и ушел на пенсию.
— В пятьдесят третьем году?
— Да. Уже сорок четыре года, как я пенсионер.
— Спасибо, Георгий Александрович. Но мы начали с Вознесенского…
— Да. Да. Это Берия его убрал, как конкурента. Потому что стремился к власти. И Власика он посадил и хотел расстрелять, да зацепиться было не за что. Все его «грехи» и «промахи» никак на расстрел не тянули. И Сталина он до смерти довел, ежедневно запугивал его вымышленными и сфабрикованными слухами о готовящихся покушениях на жизнь Генсека.
— Но вот если бы… я понимаю, что история не терпит сослагательного наклонения… но если бы осуществился замысел Сталина в отношении преемника и Вознесенский бы возглавил государство, то это было бы благом для страны или нет?
— Разумеется, Николай Алексеевич был большим умницей, и под его руководством страна бы далеко шагнула вперед, по крайней мере в экономическом отношении. Уж его дела никак не шли бы в сравнение в тем, что наворотил бездарный и злобный Хрущев. Но есть одно «но»: Вознесенский был большим грубияном. Я вам приведу лишь небольшой эпизод, свидетелем которого был. Шло заседание Совмина. Мы, начальники служб правительственной охраны, дожидались своих шефов в приемной, у секретаря. Я тогда как раз стоял у окна. И вдруг неожиданно распахивается дверь и выходит Николай Алексеевич с двумя министрами. Эх, как он их начал материть. И в хвост и в гриву. Мне стало не по себе, я хотел выйти, но не мог пройти, так как они загораживали проход и надо было их просить отойти. А перебивать Вознесенского я не решался. Так что я стал невольным свидетелем этого разговора, и мне стало как-то не по себе. Ей-Богу, я бы не выдержал такой грубости со стороны своего начальства и не знаю, что бы сделал. Хотя я был человеком достаточно выдержанным.
— Это могло бы ему здорово повредить в управлении государством, ведь Сталин при всей его категоричности был все-таки коллективным президентом и без Политбюро и ЦК самолично почти ничего не решал. Да и грубость его, если верить Ленину, была не такой уж крайней. Вспыльчивый, взрывной — да, как все кавказские люди, но при этом спокойный, рассудительный и мудрый. Может быть, он бы поработал с Вознесенским в плане его воспитания и подготовки на высшую государственную должность?
— Я вполне допускаю это, — согласился Георгий Александрович. — Ведь времени было достаточно. Да и сам Вознесенский был еще сравнительно молодым человеком и вполне поддавался авторитету Сталина. Но увы. Из всего рассказанного одно я могу утверждать однозначно: Вознесенского убрали Берия с Маленковым, расчищая себе дорогу к высшей власти в стране.
— Спасибо вам за звонок, дорогой Бичиго, от души благодарю вас за весьма ценную информацию и желаю вам здоровья и долгих-долгих лет.
— Ой, последнего не надо. Устал я уже жить, — прохрипел старик, — скорей бы туда, откуда пришел. Часто вижу во сне и отца, и Власика, и Сталина, и Шверника, и Вознесенского… может, там и свидимся…
Читайте также
Глава XLVII В зеркалах: Вознесенский
Глава XLVII В зеркалах: Вознесенский 1 У Пастернака всегда было множество поклонников и подражателей, но ученик – один. В последние годы, когда его вечное рассеянное «да» сменилось решительным и раздраженным «нет», говорившимся по поводу и без повода на любые обеты, посулы
Андрей Вознесенский
Андрей Вознесенский На струнах обвисших бренчит аккорды — То ли загадки, то ли кроссворды. Кто ты, поэт? Ежик в тумане, Платочек на шее да фига в кармане. Money, money, money… Нема, нема, нема, нема… Ма-ма-ма,
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ
Андрей ВОЗНЕСЕНСКИЙ Одна знакомая поехала на дачу к Вознесенским. Было это в середине зимы. Жена Вознесенского, Зоя, встретила ее очень радушно. Хозяин не появлялся.— Где же Андрей?— Сидит в чулане. В дубленке на голое тело.— С чего это вдруг?— Из чулана вид хороший на
А.ВОЗНЕСЕНСКИЙ — «АНТИМИРЫ»
Андрей Вознесенский Виртуальная клавиатура
Андрей Вознесенский Виртуальная клавиатура По его Ноте мы настраивали свою жизнь.Отпевали Рихтера в небесном его жилище на 16-м этаже на Бронной. Он лежал головой к двум роялям с нотами Шуберта, и на них, как на живых, были надеты серебряные цепочки и образки. Его
Расстрелян по приговору трибунала Гельмут Беккер
Расстрелян по приговору трибунала Гельмут Беккер Этот несколько лопоухий, невысокий человек в неизменных «интеллигентских» круглых очках отличался беззаветной личной храбростью и, одним из командиров самой одиозной дивизии СС — «Мертвая голова». И если под
Мой Вознесенский Вместо предисловия
Мой Вознесенский Вместо предисловия 4 июня 2010 года, вернувшись с похорон Андрея Вознесенского, я понял, что должен написать книгу. Книгу не о нем и не о его стихах, а о своей любви к нему и к его стихам. О том, что я благодарен поэту за многое: за то, что помогал мне,
ВОЗНЕСЕНСКИЙ Николай Алексеевич
ВОЗНЕСЕНСКИЙ Николай Алексеевич (18.11.1903 — 01.10.1950). Член Политбюро ЦК ВКП(б) с 26.02.1947 г. по 07.03.1949 г. Кандидат в члены Политбюро ЦК ВКП(б) с 21.02.1941 г. по 26.02.1947 г. Член ЦК ВКП(б) в 1939 — 1949 гг. Член КПСС с 1919 г.Родился в селе Теплое Чернского уезда Тульской губернии в семье служащего
Вознесенский полк бывалый…
Вознесенский полк бывалый… Скомпрометировав себя на ниве просвещения советских полководцев и избавившись от генеральского инкубатора, я надеялся, что меня оставят в покое, и пришвартуюсь я в гавани нашей редакции. Но не тут-то было! Через несколько месяцев, более или
Андрей Вознесенский
Андрей Вознесенский Соловей асфальта[79] Люблю прозу Василия Аксенова. Впрочем, проза ли это?Он упоенно вставляет в свои вещи куски поэтического текста, порой рифмует, речь его драматургически многоголоса. Это хоровой монолог стихийного существа, называемого сегодняшним
Доживет ли Вознесенский до шестидесяти?
Доживет ли Вознесенский до шестидесяти? Мёл тополиный снег, на дворе 22 июня 1962 года, в голове теплынь и во рту сушняк. В Иностранной комиссии Союза писателей СССР усталые советские и чехословацкие поэты спорили о сущности новой поэзии, ворвавшейся в жизнь. Долго ли
Вознесенский не приедет, сэр
Вознесенский не приедет, сэр «Многоуважаемый г-н Сурков!» — начал было письмо генерал-майор Том Б. Л. Черчилль. Но пальцы дрогнули и выпало перо. Ибо всякий раз, стоило ему вывести вот это самое «многоуважаемый господин Сурков», — как генеральская рука автоматически
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Человек-оркестр
АНДРЕЙ ВОЗНЕСЕНСКИЙ. Человек-оркестр Некогда мечтавший стать дирижером, насвистывавший на память Первый концерт П. И. Чайковского, он сам был человеком-оркестром. Словесник, артист, личность Ренессанса, он видеоклипами своих устных зарисовок писателей предвосхитил
Вознесенский, Андрей
Вознесенский, Андрей Советский поэт, один из самых видных шестидесятников.В 1960-е — да и в 1970-е тоже — народный кумир и поп-звезда, считаясь в народе авангардистом, лихачом и удальцом, отчаянно противостоящем всей остальной сплошной замшелости, посконности и кондовости,
imperialcommiss
imperialcommissIMPERIAL COMMISSAR
Думаю, что самое бессмысленное и неблагодарное занятие из всех, что только придумало человечество, — это интерпретация поступков незнакомого человека, действовавшего к тому же в условиях, все нюансы которых невозможно восстановить. Особенно если он принимал решения на основании информации, вся совокупность которой остается неизвестной. Именно поэтому всякие попытки хоть как-то объяснить те или иные действия Сталина не могут и не должны выходить за рамки версий.
К примеру, почему отец народов в 1948 году назвал своим преемником на посту главы правительства члена Политбюро, первого заместителя председателя Совета министров СССР и председателя Госплана СССР Николая Вознесенского? Возможно, Сталин действительно чувствовал себя не лучшим образом и решил назвать имя наследника. Возможно и то, что старик, чувствуя, что ослаб, решил стравить людей из своего ближайшего окружения, чтобы те не объединились против него. И точно такое же право на существование имеет версия о том, что, стравливая их, он хотел проверить потенциального наследника на прочность. Словом, версий можно выдвигать сколь угодно много, но в качестве исходного пункта известно одно: согласно многочисленным источникам, осенью или зимой 1948 года Сталин сказал своим соратникам:
«Вы все — слепые щенки и котята! Что будет со страной, когда я умру? Единственный человек, который понимает толк в управлении государством, — Вознесенский. Вот мой первый преемник«.
Согласно тем же источникам, следующим он назвал Клима Ворошилова, хотя уже давно вывел первого красного офицера из своего ближайшего окружения. В качестве же еще одной возможной кандидатуры вождь упомянул Николая Булганина.
Подобную же историю рассказывал Георгий Эгнаташвили, служивший в правительственной охране и приходившийся внуком жителю Гори Якову Эгнаташвили, которому прислуживала мать Сталина. Яков оплатил обучение будущего корифея всех наук в семинарии, и к его родным тот, став вождем, относился с большой теплотой. На склоне лет Георгий Эгнаташвили вспоминал, что на дне рождения Сталина произошла следующая сцена:
«В разгар застолья Сталин неожиданно заговорил о том, что он уже довольно старый человек и руководить государством ему осталось не так уж много времени. Поэтому надо бы сейчас выбрать человека, который бы сменил его на этом высоком посту, и начинать потихоньку готовить его к этой должности. Надо выдвинуть такую личность, которая могла бы руководить государством как минимум лет двадцать—двадцать пять. Сталин сказал: «Я предложу вам человека, который может и должен возглавить государство после меня. Имейте в виду, что этот человек должен быть из нашего круга, хорошо знающий нашу школу управления и которого не надо ничему учить заново. Он должен быть хорошо натаскан во всех государственных вопросах. И поэтому я считаю таким человеком Вознесенского. Экономист он блестящий, государственную экономику знает отлично и управление знает хорошо. Я считаю, что лучше его кандидатуры у нас нет». В ответ было гробовое молчание. Сталин оглядел всех присутствующих и неожиданно спросил: «Может, кто-то хочет сказать что-либо против? Или у кого-нибудь есть какие-то возражения?» И опять никто не проронил ни слова. «
Как же появился потенциальный преемник Сталина? В воспоминаниях Анастаса Микояна, в те времена входившего в число высших руководителей страны, о появлении Вознесенского в окружении Сталина говорится:
«Вознесенский пришел в руководство, когда Сталин разуверился в Межлауке — очень хорошем человеке, прекрасном работнике, занимавшем пост председателя Госплана. Он добился его ареста, и встал вопрос о новом руководителе. В верхушке самого Госплана не нашлось подходящей кандидатуры. Искали на местах. Тогда Жданов на запрос Сталина назвал кандидатуру председателя ленинградского госплана Вознесенского — образованного экономиста, хорошего работника. Мы его не знали. Хотя он учился в Институте красной профессуры в момент острой борьбы с правым уклоном, нам не было известно какое-либо из его выступлений в прессе или на собраниях против уклона за нашу линию. За правый уклон он также не высказывался. При таких его способностях и активности это было немножко странно. Но Жданов его хвалил, к тому же Вознесенский не был связан с центром. Молодой человек, его выдвижение будет полезным в том смысле, что его не постигнет участь Межлаука, думал я. 19 января 1938 г. Вознесенский был утвержден председателем Госплана. В Госплане он очень хорошо себя показал, понравился Сталину. Грамотный человек, говорил толково, вдумчиво, он сразу завоевал высокое положение. Сталин увлекся им и сделал такой шаг, который был для нас непонятен: через год или полгода Сталин объявил его своим первым замом по экономическим вопросам в Совнаркоме. Таким образом, в области экономики Вознесенский ставился над всеми нами и над Молотовым как первый человек после Сталина в этой области. Некоторые члены Политбюро были недовольны этим шагом: председателя Госплана, у которого вся экономика, делать еще и первым замом, то есть освобождать от всякого контроля (Сталин же не мог сам контролировать!), было неправильно. Если бы он был просто замом и председателем Госплана, то был бы под контролем других заместителей, так как был бы на равном положении с нами. К тому же, как только Сталин начал его возносить, амбициозность Вознесенского становилась очевидной: он стал проявлять высокомерие по отношению к остальным товарищам. Вознесенский не имел опыта управления хозяйством, он никогда не был ни директором завода, ни секретарем обкома, ни наркомом. Поэтому стиль его работы был несколько канцелярским, бумажным. Для него имел большую силу план. Он недостаточно понимал, что мало принять даже очень хороший план, что главное — обеспечить его выполнение».
В мемуарах Микоян несколько раз отмечал, что с практическим руководством промышленностью Вознесенский на первых порах не справлялся:
«Следом за окончанием советско-финской войны Сталин предлагает провести новые изменения в руководстве экономикой страны. В организацию работы Экономсовета был внесен очень важный элемент — при Совнаркоме были образованы хозяйственные советы. Совет по оборонной промышленности, председатель Вознесенский — человек экономически образованный, правда, больше профессорского типа, без практического опыта хозяйственного руководства. Он тогда еще ничего не понимал в вопросах оборонной промышленности.
Ошибкой было то, что некоторые руководители советов назначались при полном несоответствии своему назначению. Вознесенский через полгода был освобожден, так как не мог справиться с этим делом».
Однако Сталин продолжал доверять Вознесенскому и выдвигать его на новые, все более высокие посты. По сути, вождь передал ему часть своих полномочий еще во время войны.
«Когда наркоматы были эвакуированы из Москвы в восточные районы страны, — вспоминал Микоян, — Совнарком переехал в Куйбышев. На Вознесенского было возложено руководство Совнаркомом в Куйбышеве. В один из приездов Вознесенского в Москву Сталин дал ему документ — по нему Вознесенский получал право решать любые вопросы касательно деятельности наркоматов и наркомов, которые обязаны были выполнять его указания. Фактически Вознесенский выполнял функции Председателя Совнаркома в эвакуации. Он остался очень доволен этим, однако был не в состоянии подчинить себе все наркоматы, поскольку те разместились в разных городах, а связь их с Куйбышевым была плохая, и телеграфная, и железнодорожная, и воздушная. С другой стороны, эти города имели хорошую связь с Москвой. Поэтому каждый из членов ГКО давал прямые указания наркомам и рассматривал просьбы, минуя Куйбышев».
Сталин в отличие от недолюбливавших Вознесенского членов Политбюро ценил его за прямоту и готовность отстаивать свою позицию. Маршал Жуков, к примеру, вспоминал о том, как Вознесенский выступил против идеи Сталина после разгрома немцев под Москвой начать наступление на всех фронтах:
«Лишь Вознесенский высказал свое сомнение в возможность материально-технического обеспечения широких наступательных операций. Берия бросил реплику: «Вы что же, товарищ Вознесенский, сомневаетесь в расчетах и планах товарища Сталина?» Вознесенский ответил: «Нас здесь собрали для того, чтобы серьезно обсудить обстановку и наши мероприятия. а Ваша реплика мне непонятна». Сталин отошел от стола, не сказав ни одного слова. Но мне показалось, что он благосклонно отнесся к словам Вознесенского, которого он в то тяжелое время высоко ценил как умного, расчетливого и способного организатора всех экономических мероприятий».
О том же вспоминал и маршал Василевский:
«Во время войны кто напрямую выступал против некоторых предложений Сталина, главным образом по планированию хозяйства, по вопросам промышленности, так это Вознесенский. Ну сплошь и рядом. Берия, Маленков его страшно ненавидели. А Сталин частенько к нему прислушивался».
Не любили Вознесенского и многие из тех работников советского и партийного аппарата, которым приходилось с ним встречаться. И, может быть, наиболее точное определение причины того, почему все ценили, но не переносили Вознесенского, оставил в своих воспоминаниях Леонид Бахтиаров, перед войной работавший заместителем начальника Хозяйственного управления Совнаркома СССР, — головокружение от слишком быстрого подъема на командные высоты:
«Вознесенский один из немногих очень быстро продвигался. Вознесенский отличался личной нескромностью (не прочь получить лучшую дачу и в первую очередь) и по работе с товарищами часто был нескромен, высокомерен. Но что надо отметить, у Вознесенского была отличная память. Он по памяти мог называть массу цифр по плану отраслей народного хозяйства. Получив высокое положение в партии и в государстве, Вознесенский стал к аппарату — при большом количестве присутствовавших вышиб из рук работника Госплана папку с делами, грубо обзывал своих подчиненных на заседании Госплана. Мне пришлось много раз делать анализ плана снабжения народного хозяйства. Для этих работ я сажал 10-15 человек, на арифмометрах пересчитывались цифры, и в результате мы обнаруживали массу несбалансированных итогов, о чем я докладывал т. Молотову, или т. Микояну, или т. Булганину. Наши расчеты вносились в таблицу соответствующих материалов уже в окончательной редакции. Таким образом расчеты распределения материальных ресурсов между наркоматами исправлялись. Т. Вознесенский страшно не любил, когда мы обнародовали ошибки аппарата Госплана. Мне не забыть один разговор с Вознесенским и встречу с ним по этому вопросу. Сначала разговор был очень острым, но после он в своем кабинете извинился за неупотребительные слова, которыми он иногда пользовался».
Доставалось от Вознесенского не только сотрудникам аппарата, но и министрам. Георгий Эгнаташвили вспоминал: «Шло заседание Совмина. И вдруг неожиданно распахивается дверь и выходит Николай Алексеевич с двумя министрами. Эх, как он начал их материть. И в хвост и в гриву. Мне стало не по себе».
Вознесенский не сдерживал себя, даже когда дело касалось членов Политбюро. Петр Куранов, отвечавший в аппарате правительства СССР за планово-финансовые органы, рассказывал мне:
«Я хорошо знал Николая Алексеевича Вознесенского, поскольку в моем ведении находились и Госплан, и Госснаб, и Минфин, и Госкомтруд. А он занимался этим же как зампред Совета министров. Тогда для разрешения различных вопросов создавали комиссии Политбюро, Совмина. Была какая-то комиссия Политбюро под председательством Вознесенского, а Каганович был ее членом. Вознесенский говорит мне как-то перед заседанием этой комиссии: «Позвони Кагановичу, спроси, будет он на заседании или нет? Может быть, он занят?»».
Формально подобное приказание было отступлением от существовавших норм поведения в аппарате. Вознесенский и Каганович занимали равное положение в иерархии — заместители главы правительства и члены Политбюро. И вдруг Вознесенский, осознав, по всей видимости, себя преемником Сталина, не пригласил его к себе, как требовал партийный этикет, позвонив лично, а вызвал, поручив это сотруднику аппарата.
«Я, — вспоминал Куранов, — позвонил, говорю: «Лазарь Моисеевич, заседание будет в 15 часов. Товарищ Вознесенский спрашивал, вы будете или нет? Вы не заняты в это время?» Каганович взорвался: «Какое он имеет право следить за мной?! Какое ему дело, чем я занят?!» Потом долго еще кричал и бросил трубку. Я рассказал про эту бурю Вознесенскому, он посмеялся и говорит: «Ничего»».
Но все подобные случаи не меняли отношения Сталина к Вознесенскому. О недостатках своего потенциального преемника он знал, как писал Микоян, не меньше других:
«Как человек Вознесенский имел заметные недостатки. Например, амбициозность, высокомерие. В тесном кругу узкого Политбюро это было заметно всем. В том числе его шовинизм. Сталин даже говорил нам, что Вознесенский — великодержавный шовинист редкой степени. «Для него, — говорил, — не только грузины и армяне, но даже украинцы — не люди»».
Однако при всем том Сталин продолжал доверять Вознесенскому, а его недруги не могли найти повод, чтобы переубедить вождя. Объяснение весьма странного факта, почему опытнейший аппаратный интриган Берия не мог найти подходящего компромата на Вознесенского, есть в показаниях бывшего министра госбезопасности Виктора Абакумова, который после своего ареста рассказывал, что Вознесенского было бессмысленно обвинять в шпионаже или порочащих связях, поскольку тот был крайне осторожен. По словам Абакумова, когда кто-то поднял вопрос о назначении брата Вознесенского на дипломатическую работу, тот сделал все, чтобы решение не было исполнено. Видимо, столь же осторожным Николай Вознесенский был в контактах вообще.
Но после того как Сталин объявил его преемником, остальные члены ближнего круга не могли не объединиться перед лицом настолько серьезной потенциальной опасности. Пытались ли они создать ситуацию, дискредитирующую Вознесенского в глазах Сталина, по взаимной договоренности, или Берия удачно воспользовался обидой Кагановича на Вознесенского, установить вряд ли возможно, да и вряд ли нужно. Куда важнее результат.
«А Каганович потом отомстил Вознесенскому,— рассказывал Куранов.— Уезжая в отпуск, он поручил своему заместителю в Госснабе Помазневу написать письмо о недостатках в работе Госплана. О том, что на первый квартал года планируются темпы роста промышленной продукции ниже тех, что достигнуты в предыдущем квартале. Госплан поступал правильно, поскольку в четвертом квартале шла переработка сельхозпродукции — выпускали много овощных консервов, сахара из свеклы. А в новом году сырье заканчивалось. Так было и до, и после того. На письме Помазнева, я его видел, рукой Сталина была наложена резолюция: «Обсудить специально»».
Вопрос этот, как вспоминал Микоян, для Сталина был весьма болезненным:
В изложении Микояна дальнейшие события выглядели так:
«Сталин был вне себя: «Значит, Вознесенский обманывает Политбюро и нас, как дураков, надувает? Как это можно допустить, чтобы член Политбюро обманывал Политбюро? Такого человека нельзя держать ни в Политбюро, ни во главе Госплана!». Сталин проникся полным недоверием к Вознесенскому, которому раньше очень верил. Было решено вывести Вознесенского из состава Политбюро и освободить от поста председателя Госплана СССР».
Похожую схему дискредитации применили и к секретарю ЦК Алексею Кузнецову, которого Сталин называл своим преемником по партийной линии. А объединение обоих преемников в одну группу заговорщиков, расширение группы до таких размеров, что версия о покушении на захват власти начинала выглядеть вполне правдоподобно, получение признательных показаний обвиняемых и показательный суд были уже делом отработанной годами техники. Главный военный прокурор Афанасий Вавилов, утвердивший обвинительное заключение, уже после отстранения от должности, в 1955 году, писал Хрущеву:
Историю несостоявшихся преемников Сталина завершил приговор к высшей мере наказания. Так что в полном объеме эту методику избавления от нежелательных наследников властных полномочий теперь вряд ли кто-нибудь сможет, да и станет, повторять. Но технологическая схема наверняка пригодится. Пока никто до конца не знает, каким именно образом будет разворачиваться операция «Преемник» в 2012 году. Ведь пытаться объяснить или предсказать поведение политиков в условиях катастрофической неполноты информации — занятие неблагодарное и бессмысленное.