сторителлинг спектакль что это
Желание рассказать историю: как сделать бедный театр
В Москве незаметно завелся такой театральный жанр, как сторителлинг. Театр. попросил рассказать о нем человека, который сторителлингом увлекся и успешно занимается.
В 2012 году Центр им. Всеволода Мейерхольда объявил, что будет проводить мастер-класс по сторителлингу. Что такое сторителлинг — никто не знал. Я записалась только по одной причине — первый день занятий приходился на мой день рождения. Я подумала, что по крайней мере весело проведу время — ну и вдруг это будет каким-то неожиданным подарком. Так оно и оказалось.
Приехал совершенно чудесный человек — датчанин Йеспер с единственно знакомой русскому уху датской фамилией Андерсен. В любом деле важно наличие культурного героя — Прометея, который приносит огонь. Йеспер подходил на эту роль идеально, все, кто видел его, влюбились в него сразу, он утвердил в нашем сознании, что есть нечто, называемое «сторителлинг», что все это зачем-то нужно и этим можно пользоваться, — дальше же, как и полагается, все разошлись по своим дорогам.
Никакого единого сторителлинга даже как традиции, разумеется, нет. В русскоязычном интернете 2012 года сторителлинг представал как некие бизнес-практики («как заставить покупателя захотеть твой товар — рассказать про него историю» — тут рекламировались какие-то курсы для продавцов) и как элемент работы психологов («давайте вы попробуете рассказать, какая у вас есть проблема, и таким образом мы ее решим»). Потом я случайно узнала, что уже лет десять как существует проект Storytelling Sessions, созданный людьми с филфака МГУ и пытающийся возродить традиции скандинавского сказительства. Потом выяснилось, что есть целое направление «плейбек-театров», где «зрители раcсказывают свои истории, а актеры тут же спонтанно проигрывают их на сцене». Что проводился даже какой-то фестиваль сторителлинга. В общем, и до мастер-класса Йеспера было множество самых разных вещей, которые называли себя сторителлингом. И все они были очень мало друг на друга похожи.
То, что привез нам Йеспер в качестве готового продукта, более всего напоминало детский театр. Как написал один критик, «два немолодых мужика в кожаных штанах и черных майках, дуя и брякая в жестяную лейку, с прибаутками перелагают для малышей содержание средневекового легендарного эпоса» — это про спектакль «Беовульф», который был к тому моменту сыгран уже несколько сотен раз на датском и английском в разных странах мира и в самых разных пространствах от театров до детских садов. Кожаные штаны и садовая лейка, превращенная помощником Йеспера в дивный музыкальный инструмент, составляли весь реквизит — остальное показывалось и рассказывалось с элементами даже интерактива, то есть вовлечения зрителя в игру, и, по сути, представляло собой театр одного актера. Прекрасный театр, в котором Йеспер был всем — героем, кораблем героя, домом героя, девушкой героя, ста героями одновременно. Хотя конечно же прежде всего — лучшим в мире троллем. Бедный театр — это я, как человек, не располагающий большими финансовыми возможностями для постановки, оценила сразу.
Бедность этого театра принципиальная — чем бы он ни оборачивался. Сторителлинг может быть с костюмами, реквизитом, музыкой — и без них. С одним артистом и со многими. С интерактивом и без интерактива. С откровенным вовлечением в рассказ личных историй артиста — и основанным полностью на классическом материале. С утвержденным текстом — и допускающим широчайшую импровизацию. Ориентированным на детей или на взрослых. Выходящим на улицу, чтобы сделать своим слушателем случайного прохожего, — и оставшимся в театральном зале, в школьном классе, в библиотеке, в буфете, на кухне в углу за печкой, где сидит рассказчик и ждет того, кто захочет послушать историю. Но в основе его всегда лежит ограничение возможностей и желание эти ограничения любым способом преодолеть. Есть человек — и есть желание рассказать историю, сделать театр во что бы то ни стало, как бы он ни назывался.
Когда на мастер-классе Йеспера мы рассказывали друг другу первые истории, про детство, страхи, шрамы и проч. (то есть самое простое и нелитературное, что каждый мог извлечь из своей памяти), пытались передать свою историю, удержать канву чужой, обострить все ее повороты, наполнить ее подробностями, которые ты еще только что не знал, не догадывался о них, но понимаешь уже, что они нужны, — и в итоге сделать из нее, по сути дела, спектакль, Йеспер сказал, пытаясь убедить нас в важности этого занятия: «И даже если представить, что вы можете попасть когда-нибудь в тюрьму, ваша история останется с вами!» Тут по аудитории пронесся смех — в русской культуре подобное допущение не является чем-то невероятным, «от сумы да от тюрьмы не зарекайся». Тут же нашелся и отечественный аналог сторителлинга — те, кто в перестройку вырос на лагерных мемуарах, помнят, что значит «тискать рόман». В каком-то фильме, действие которого происходило на зоне, был крошечный эпизод с участием Зиновия Гердта: он сидел на нарах и «ботал по фене», ни одного слова было не понять, потом он вдруг кидался вперед с криком «крыса!» — и ты понимал, что он пересказывает «Гамлета». Это, в принципе, и есть сторителлинг. Искусство рассказывания историй. Его порождает отсутствие возможности или желания прочитать книжку — и желание услышать историю. Отсутствие возможности сделать «большой театр», отсутствие возможности заработать на кусок хлеба — и желание жить и донести хоть как-то до других людей то, что в тебе бьется и выхода не имеет. Слепой Гомер, для которого «Илиада» и «Одиссея» были возможностью получить свою тарелку супа. В некотором смысле возвращение к истокам.
Со времен мастер-класса 2012 года из него выросли Мастерская сторителлинга под руководством Елены Новиковой в Центре им. Мейерхольда и множество спектаклей в ней, Фестиваль историй «Аптекарский огород», спектакли «Гоголь: Домашнее задание» и «Похищение» в Театре.doc, спектакль «Песни о Силе» в Театре Пушкина, программа «Шедевры литературы для школьников», с которой артисты Театра.doc ездят по школам и проводят театрализованные уроки по русской классике, выполняя социальный заказ, и много чего еще. Все оттолкнулись от изначальной посылки и ушли работать в разных направлениях. Для меня лично таким направлением стало несколько работ под условным названием «Истории Европы», в основе которых важнейшие европейские мифы, желание сделать их «нашим общим прошлым». «История про царя Эдипа», поставленная специально для фестиваля «Аптекарский огород», «История о Зигфриде и Брунгильде», которая уже год идет в Черном зале Центра им. Мейерхольда, и находящаяся сейчас в производстве «История про Мерлина, короля Артура и рыцарей Круглого стола» (все это спектакли, скорее, для взрослых, хотя детей туда пускать тоже можно — отсутствие мата и «обнаженки» делает сторителлинг еще и возможностью обходить расползающуюся сейчас со страшной силой по сфере искусства цензуру, пусть даже возрастную). Они довольно сильно отличаются друг от друга и по форме, и по способу создания, но во всех случаях история рассказывается с участием нескольких артистов, объединенных режиссерской волей.
Я сама для себя придумала, что сторителлинг — это просто бедный театр. У нас ничего нет, не только денег на создание материальной базы — у нас нет даже пьесы, потому что любая пьеса требует определенного набора артистов, все знают, что «нельзя делать „Гамлета“ без Гамлета» и проч. В сторителлинге же артисты первичны, то есть вот есть артисты, которые хотят работать, на них уже и раскладывается история тем способом, какой можно себе позволить с этими конкретными людьми. И сами люди, то, что с ними происходит, здесь являются не только средством, но в некотором смысле и целью. Еще на стадии мастер-класса выяснилось, что для артистов сторителлинг очень полезен именно тем, что заставляет их говорить от себя, не бояться себя и формулировать свои мысли — не все это умеют, не все к этому готовы, и не всем даже в конечном счете удается это преодолеть. А на стадии работы над конкретными проектами стало ясно, что сторителлинг — это прежде всего драматургическая лаборатория, бесконечный застольный период, где все безусловно вовлечены в процесс, заняты выстраиванием сюжета и выявлением его поворотных моментов. И понимают, что если они не становятся активными соучастниками, пусть даже вынужденно, — им нечего будет играть: текста-то никакого изначально еще нет, его надо создать. Выработка текста в сторителлинге — самая сложная работа. Не у всех артистов есть драматург, который напишет пьесу на них лично, не всякий артист или режиссер способен сделать это сам, в одиночку. Шекспир брал историю, которая зачастую уже существовала до него, — и делал из нее пьесу с учетом реальных возможностей своего театра. В сторителлинге делают то же самое общими усилиями. Кому-то приходится брать на себя финальное оформление текста, в уже зафиксированном тексте исполнители могут бесконечно искать более точные, по их мнению, слова. Роль режиссера как человека, который определяет направление, выявляет суть, находит главные болевые точки, диктует форму и не дает уклониться от заданного курса, сохраняется, но, в принципе, это такой «коллективный Шекспир».
Таким образом, в сторителлинге в театре, по сути, нет ничего нового. Но в плане работы с материалом этот метод дает шанс браться за то, на что у тебя, казалось бы, нет никаких необходимых средств — финансовых, организационных, актерских. Все эти проблемы можно обойти и к тому же показать историю именно такой, какой ее видишь ты, расставить акценты по-своему, не борясь с автором, не боясь, что тебя не поймут, — ты сам все и объяснишь так, как сочтешь нужным. В плане работы с актерами безусловным плюсом является то, что материал изначально выстраивается на конкретного человека, обминается им под себя — в идеале здесь не должно быть сопротивления роли и должна быть очень высокая степень эмоциональной вовлеченности, ведь в процессе создания текста артисты дрались за каждое слово и каждый мельчайший поворот сюжета, отстаивая свою правоту. Наконец, в плане работы со зрителем это дает огромные возможности с точки зрения привлечения в театр людей не театральных, театр как вид искусства для себя отвергающих, каковых сейчас, к сожалению, большинство. Исчезает театр как место, где «все люди говорят неестественными голосами», — исполнитель оказывается один на один со зрителем, он рассказывает историю ему лично, глядя прямо в глаза, — как один человек рассказывает другому человеку, как рассказывают сказку ребенку или как исповедуются ночью за бутылкой, не отпуская собеседника ни на секунду, добиваясь максимального эмоционального воздействия. И даже само дикое для театрального человека слово «сторителлинг» иногда оказывается очень удобным способом обмануть зрителя и затащить его в театр, то есть в то место, которое мы все считаем лучшим на земле.
Сторителлинг спектакль что это
Законы, технологии, правила сторителлинга успешно применяются в педагогике, журналистике, копирайтинге, нон-фикшн, в искусстве самопрезентации, ораторском искусстве и родительском общении с детьми.
Удалось значительно продвинуться в борьбе со страхом перед камерой, появилась структура даже в простых бытовых историях, родилось множество вдохновляющих историй и развилась способность их вспоминать и грамотно конструировать. Очень понравилось, что критика была мягкой и не убивающей зачатки потенциала ))
Знания теории построения историй, расслабленность перед камерой, мне стал нравиться мой голос :), перфекционист «приглох», истории одногруппников разбудили воспоминания и захотелось поделиться другими историями, вдохновление на включение историй в деятельность.
Появилось понимание структуры истории и важности личных переживаний и
эмоций. Пока много времени уходит, чтобы вспомнить и сформулировать
историю, в будущем хотелось бы, чтобы события в жизни сами в голове
трансформировались в интересные истории для рассказа=)
«То, что я говорю, — это правильно и круто»
Куратор Мастерской сторителлинга о том, зачем артисту рассказывать истории, а публике — их слушать
Спектакли Мастерской сторителлинга для семейной аудитории проходят в пространстве кафе. Атмосфера домашняя, на нескольких рядах стульев сидят дети вместе с родителями. Истории рассказывают один-два актера. Часто они прибегают к интерактивности: предлагают детям выйти на сцену и подыграть им, стать каким-то персонажем. Иногда просто подходят и каким-то другим образом вовлекают зрителей в действие. Дети, на удивление, не пугаются и сразу понимают, что им нужно сделать. Здесь рассказывают не только хорошо известные всем истории, но и, например, современные сказки-страшилки («Даша и людоед» Валерия Роньшина). После спектакля в мастерской проходят мастер-классы для зрителей, в одном из них принимала участие и я. Все участники делятся на группы. Каждого просят быстро вспомнить историю о себе (нам пришлось вспомнить историю о том, что пугало в детстве). Потом нужно рассказать это на ухо соседу, выслушать его ответный рассказ и передать его следующему человеку. В финальной части все садятся в круг и транслируют последнюю услышанную историю. Становится понятно, что не стоило прикладывать столько усилий к тому, чтобы в деталях запомнить чужой рассказ; главное — сделать его интересным (если он таким не был), законченным и наполненным смыслом. На примере собственной истории, которая стала совершенно неузнаваемой, вижу, что осмысленный рассказ можно создать даже на основе посредственных исходных данных. Из эпизода о том, как в детстве я страшно боялась фильмов о Фредди Крюгере, но продолжала их смотреть, родилось весьма поучительное повествование. Я услышала об одной девочке, знакомой рассказчицы, которая жила в очень бедной семье. В доме была только одна видеокассета — с «Кошмаром на улице Вязов». Несчастный ребенок просил купить другой фильм, но родители отвечали, что у них нет денег. Страдалица была вынуждена целыми днями смотреть ужастик, пока все были на работе. Когда героиня выросла, она стала успешной бизнесвумен, чтобы ее дети ни в чем не нуждались и могли себе позволить наслаждаться картинами, а не пугаться их. Правда, все это придумал не ребенок, а взрослый, который участвовал в мастер-классе.
Мастерская сторителлинга в ЦИМе
Спектакль «История о Зигфриде и Брунгильде» демонстрирует еще одну возможность сторителлинга: показывать равноправие всех точек зрения. В этом спектакле режиссера Ксении Зориной, рассчитанном на более взрослую аудиторию, шесть актеров повествуют о перипетиях персонажей «Песни о Нибелунгах» и «Старшей Эдды». Он идет уже в небольшом Черном зале ЦИМа. У каждого героя здесь своя правда, которая противоречит правде другого. Но при этом каждый прав и каждому сочувствуешь. Такой эффект возникает благодаря самому жанру сторителлинга.
Елена Новикова, куратор Мастерской сторителлинга при Центре им. Мейерхольда
Елена Новикова — режиссер, актриса. Работала в МДТ им. А.С. Пушкина, Центре драматургии и режиссуры (ЦДР), театре «Практика», театре Театр.doc. Выпускница Школы театрального лидера. Режиссер спектаклей «Галка Моталко» и «Нинкина земля. Чужие» (ЦДР), «Смешные Жэ Мэ» (Театр имени А.С. Пушкина), «Страдания молодых танцоров диско, или Тайна семьи Фаберже» (Новый драматический театр), «Близость» (независимая театральная компания «Открытие»), Extasy rave (Актовый зал). Играла в театре и кино. В январе 2013-го Елена Новикова стала куратором Мастерской сторителлинга при ЦИМе. Автор первого проекта мастерской — «Король Лир». Режиссер спектакля «Песни о Силе» в Театре имени Пушкина — первой сторителлинг-постановки, сделанной силами артистов репертуарного театра.
— Почему вы заинтересовались сторителлингом? Какие новые возможности этот жанр открывает перед вами как режиссером и актрисой?
— Два года назад, когда в Россию из Дании приезжал актер Йеспер Андерсон со спектаклем «Беовульф» в жанре сторителлинга, я увидела, что один актер — без декораций, без света, без каких-либо приспособлений, без «четвертой стены» — может управлять залом в триста-пятьсот мест. Между ним и зрителями только история, которую он рассказывает, используя исключительно самого себя. До этого я слышала про этот жанр в области рекламы, видеоигр, хип-хоп-культуры. В хип-хопе это некий тренинг для фристайлеров: ты разгоняешь историю при помощи рифмы и не знаешь, чем она закончится. В рекламе сторителлинг просто необходим: по сути это и есть рассказывание историй о продукте так, чтобы купили. В кинематографе, видеоиграх, блогах — истории рассказывают везде. Мне очень интересно, как этот жанр может развиваться в театре.
В Америке сторителлинг — это один из инструментов импровизационного театра. Мне недавно рассказали, что в Голливуде при подготовке к роли актеры нанимают специальных коучей, которые помогают им придумывать истории своих персонажей. Эти истории обязательно проговариваются вслух, проигрываются несколько раз так, чтобы актер окончательно присвоил ее и на съемочной площадке уже полностью управлял характером, реакциями своего персонажа. Это мегакруто, хоть ничего нового в этом и нет. Новое только в том, что для них это частая практика, а для нас по-прежнему теория. Для крупнейших актеров, таких как Мерил Стрип, Джонни Депп, Роберт Де Ниро, Джим Керри, например, не зазорно выступать в Центральном парке Нью-Йорка, рассказывая истории о себе в режиме простого разговора. Просто выходить и проверять себя на вшивость. Мне бы хотелось, чтобы это стало обязательным и для наших актеров.
В технологии сторителлинга есть такие правила: ты существуешь сразу в трех позициях— личность, рассказчик и персонаж
Я не считаю, что в сторителлинге должен быть режиссер, и то, чем мы занимаемся в Мастерской сторителлинга, больше похоже на драматургическую лабораторию. Мы пишем, придумываем истории. Это очень трудно, потому что в их основе лежит уникальный опыт каждого участника. А дальше мы их рассказываем — постоянно рассказываем, проверяем на слух, убираем лишние красоты и оставляем только необходимое количество слов для того, чтобы передать исключительно суть. Я не режиссирую истории, а только помогаю им рождаться в виде текста, а потом бесконечное количество раз слушаю их как «зритель», как будто в первый раз.
В технологии сторителлинга есть такие правила: ты существуешь сразу в трех позициях— личность, рассказчик и персонаж. Рассказчик ведет сюжет: «Жили-были дед и баба, была у них Курочка Ряба», персонаж останавливается на каких-то конкретных игровых местах и проигрывает их, а личность дает всему этому оценку. Это квинтэссенция мысли, как будто показанная в 3D.
— Можно ли выделить какие-то формальные признаки жанра? Как должен выглядеть, с вашей точки зрения, идеальный сторителлинг-спектакль?
— Мне бы хотелось, чтобы люди ходили на конкретных рассказчиков, которые, как волшебники, только при помощи слов создавали бы для них невидимый мир, а зрителям это было бы так же интересно, как смотреть кино. Чтобы сторителлеры служили такими проекторами, управляли залом, коммуницировали так, чтобы абсолютно всех захватывала их история. Хотелось бы, чтобы сторителлинг стал новой коммуникацией между актерами и зрителями.
— Расскажите о мастер-классах, которые проходили в рамках лаборатории Мастерской сторителлинга.
— В декабре прошлого года у нас в Центре имени Мейерхольда состоялся второй фестиваль историй. На первом, который прошел в рамках «Золотой маски» в Аптекарском огороде, мы только-только разбирались в жанре сторителлинга и просто рассказывали истории, впервые встречаясь со зрителями, пытаясь их увидеть, услышать. Это был абсолютный хаос, нам было очень сложно, потому что мы не умеем общаться с аудиторией, мы ее не знаем. Высокомерные артисты считают, что публика — дура. Актер выступает, будьте любезны принять его, похлопать и уйти — мы за «четвертой стеной». А здесь нужно было реально знакомиться с совершенно незнакомыми людьми, которые тоже к этому знакомству не были готовы. Наше общество, как известно, очень отличается от западного.
Вторую нашу лабораторию мы направили на изучение аудитории. Для этого мы позвали специалистов — проект Театра.doc «Шедевры литературы для школьников». Там собрались прекрасные молодые актеры, драматурги, режиссеры. Они ходят в школы и пересказывают детям, что называется, своими словами Гоголя, Чехова, Пушкина. Естественно, они делают это, презентуя свои собственные ценности. Находят, например, в «Станционном смотрителе» или в «Руслане и Людмиле» какую-то основную мысль, которую им особенно хочется донести. Причем приходят они в непростые школы: коррекционные; школы, где учатся дети мигрантов, практически не говорящие по-русски; школы, где за большие деньги учатся дети-мажоры; ну и конечно в обычные школы.
Участники проекта столкнулись с тем, что к каждому классу нужно подходить дифференцировано. Прежде чем рассказать историю, они общаются, чтобы настроить внимание детей, — это целое искусство. Мы ведь все прекрасно знаем, что такое школьники и как скучно может проходить урок литературы. Участники «Шедевров литературы для школьников» эмпирическим путем, набивая себе шишки, нашли определенную технологию, и это действительно круто.
Второй мастер-класс для нас провел Playback-театр «Новый Jazz». Четыре психолога, они же артисты (у них все артисты с психологическим образованием), приходят к публике, публика им рассказывает свои истории прямо из зала, и они тут же их проигрывают, используя собственную технику.
Был невероятный мастер-класс Евгения Казачкова — сценариста, драматурга, организатора фестиваля молодой драматургии «Любимовка», основателя московской версии интеллектуального караоке «Печа-куча». Он провел для нас три мастер-класса: по основам литературной реконструкции, жанрам, пути героя и пути героини. Это стало для нас невероятным опытом, потому что раньше, рассказывая истории, мы просто записывали их за собой же без какой-либо конкретной цели, такой вербатим самих себя. Оказывается, есть законы жанра, есть трехактная система повествования, есть принципы монтажа. Казачков дал четкую конструкцию, и теперь мы понимаем, что любая история складывается из кусочков пазла. Мы все это обязательно прорабатываем, и спектакли становятся очень объемными, понятными, действительно похожими на кинематограф.
Саша Конникова, участница танцевальной компании «По.В.С.Танцы», хореограф, провела для нас мастер-класс под названием «Тело говорит». Мы осваивали сторителлинг при помощи тела. Ребята из театра для плохо слышащих актеров «Синематографъ» дали нам мастер-класс по языку жестов.
— С каким материалом вам интереснее работать? С уже готовым художественным или с тем, что участники Мастерской сторителлинга собирают в экспедициях?
— Мне интересно работать с известными мифами. Сегодня уже сложно себе представить настоящего трагического героя персонажей Шекспира, например. Мне интересно разбираться в каких-то определенных сказках, легендах, мифах, где личность героев априори не обсуждается: мы им изначально доверяем. Интересно понять, как рождался миф, из каких мелких событий складывался. Что этот герой сделал такого и какой он приобрел опыт, чтобы получить в итоге историю о себе? Вот что интересно.
Когда ты рассказываешь свою историю, ты очень активно задаешь себе вопросы: кто ты такой и почему ты выходишь к зрителю, отдавая какие-то свои ценности
— Участники мастерской в ЦИМе — актеры, драматурги и критики. А обычный человек, не имеющий отношения к театру, может принять участие?
— Может. Недавно у нас была лаборатория, куда пришло несколько обычных людей, не актеров. Но не все смогли рассказать свою историю. Потому что когда ты рассказываешь свою историю, ты очень активно задаешь себе вопросы: кто ты такой и почему ты выходишь к зрителю, отдавая какие-то свои ценности. Люди еще не готовы делиться, говорить: «Я стою перед вами, и то, что я говорю, — это правильно и круто».
— Для кого вам интереснее работать — для взрослых или для детей?
— Мы стараемся делать универсальные вещи, для разной аудитории, но семейная аудитория самая отзывчивая к этому жанру. Когда мы выступаем на открытых пространствах, без объявления, на поляне в парке, на площади (такой опыт у нас тоже есть), происходят удивительные вещи. Ребята выходят рассказывать «Страшную месть», или «Царевну-лягушку», или «Дашу и людоеда» — откуда ни возьмись собирается какое-то количество людей. Потом их становится больше, больше, больше, и это наша аудитория, она идет прямо к нам в руки. Это дети с родителями. Родители сильно удивляются, что даже трехлетних детей можно оставить и они будут 45 минут сидеть и слушать.
— Многие сторителлинг-спектакли интерактивны. Дети не боятся этой интерактивности, многие готовы участвовать?
— Интерактив не обязателен в сторителлинге. Он нужен для усиления истории, если необходимо что-то наглядно объяснить публике. Но до того, как начинается интерактив, мы следим за тем, чтобы внятно объяснить предлагаемые обстоятельства. Тогда люди, выходящие на сцену, точно будут ориентироваться во всем. Точно поймут, какого цвета в спектакле была трава, какой сейчас придет человек, какой у него характер. Они введены в курс дела. Мы их не вытягиваем за шкирку. Мы спрашиваем: а если бы ты стоял на этом месте? Если он не хочет стоять на этом месте, его никто не будет заставлять.
— Судя по тому, что вы проводите мастер-классы, для вас важно и развитие воображения, речи детей?
— Важно, чтобы они начали говорить о том, о чем им самим хочется, а не угадывали, что от них хотят услышать. И чтобы они слышали друг друга. Пока так.