спектакль ночь игуаны о чем
Ночь игуаны (1991)
Регистрация >>
В голосовании могут принимать участие только зарегистрированные посетители сайта.
Вы хотите зарегистрироваться?
информация о фильме-спектакле
Постановка государственного академического Малого театра.
«Ночь игуаны» — пьеса в трех действиях американского драматурга Теннеси Уильямса, основанная на его же рассказе 1948 года.
В пьесе действие происходит в Мексике, в Пуэрто-Баррио, летом 1940 года.
Американский священник, преподобный Лоуренс Шэннон лишается сана и отправляется в Мексику, где становится гидом. Однажды его внимание привлекает юная Шарлотта Гудэлл, затесавшаяся в группу старых дев. Впрочем, знакомством с этой девушкой его сложные взаимоотношения с женщинами на этом не исчерпываются.
Премьера пьесы состоялась на Бродвее в 1961 году.
В 1964 году пьеса была экранизирована Джоном Хьюстоном (в главной роли — Р. Бертон).
Ночь Игуаны
(«ИСИ», мастерская А. И. Шейнина)
Режиссер: Е. Г. Николаева
“Не могу же я подписать чек, если в банке моей души ничего нет на счету”.
(Теннеси Уильямс. «Ночь игуаны»)
Сегодня мы попробуем понять эту и другие загадочные фразы, коими полна пьеса Теннеси Уильямса «Ночь игуаны». А для этого займём удобное место в Большом зале Института Современного Искусства, где студенты второго курса представляют спектакль по этому произведению. И, благо необычайно яркие, цветистые декорации это позволяют — перенесёмся в далекий 1940 год, в Мексику, в небогатую гостиницу на вершине горы.
Именно сюда, ища приюта и покоя, стекаются герои постановки. Шеннон, в прошлом — священник, а ныне экскурсовод. Впрочем, и это ненадолго: желая показать туристам не только традиционные красоты Мексики, но и «трущобную» сторону жизни ее населения, Шеннон «влипает в историю», лишаясь и работы, и зарплаты.
Приюта в гостинице жаждет также весьма странная «парочка». Это художница-«моменталистка» Ханна и ее древний дедушка с «многообещающей» фамилией Коффин. (Погуглите, если не знаете перевод). Просто диву даёшься, как они привязаны друг к другу: Ханна, задыхаясь, втаскивает на гору инвалидную коляску, в которой восседает дед, ибо у них, странствующих Творцов, наконец появляется надежда, что хозяйка гостиницы, любвеобильная Мэксин даст им приют хотя бы на одну ночь. А дедушка давно уже живет в «своём мире»: он лелеет мысль осчастливить человечество очередной гениальной поэмой, которую уже много лет никак не может закончить.
«Игуан», если покопаться, и в спектакле, и в его первоисточнике —несколько. И все они в плену, из которого им просто необходимо вырваться. Иначе их «съедят» — если не физически, то морально и духовно. «Пленён» Шеннон, сам постоянно загоняющий себя «в клетку». Точно так же несвободна и красавица Мэксин, после смерти мужа влачащая жалкое существование в своей дешёвой гостинице и наивно надеясь заслужить любовь Шеннона.
Милая рыжеволосая художница Ханна «пленена», как это ни грустно, собственным дедом. Это ради него выбрала она судьбу «старой девы», убедив себя в том, что это ее очень даже устраивает.
Пьесы Теннеси Уильямса особенно хороши на сцене в их классическом исполнении. Этот драматург пишет настолько богато, что не нуждается во многочисленных «пере-»: переписывании, переиначивании, переигрывании. Очень хорошо, что сегодня вечером мы увидели этот самый вариант: классики без переделок.
Да и играли студенты просто блестяще: мне даже трудно выделить кого-либо из «самых-самых», чтобы не обидеть остальных.
Эх, остановить бы мгновение, заставить актеров идти по другой дорожке! Но нельзя: «ночь игуаны», столь щедро подаренная автором своим героям, даётся всего раз в жизни.
И это касается не только персонажей сегодняшнего спектакля, но и каждого из нас. Лишь одно мгновение нужно, чтобы перерубить связывающую тебя веревку. И если ты настолько слаб, что боишься перемен или не можешь справиться с собственным «призраком» — вэлкам на гору. Добрая «мамочка» Мэксин устроит тебе такие жаркие ночи, что от любого призрака не останется и кучки пепла.
А если тебе не нравится быть связанным — не жди, когда тебя настигнет очередная «веревка». Беги, будь счастлив и свободен.
Ящерица убежала
Теннесси Уильямс в Театре Вахтангова
Театр имени Евгения Вахтангова разменял девятый десяток. Всего через две недели после своего 80-летия, отмеченного без прессы в жанре семейного вечера, театр показал премьеру спектакля «Ночь игуаны» по пьесе Теннесси Уильямса.
Игуана – это такая огромная ящерица. Ее поймали два бравых мексиканца и привязали под террасой небольшой приморской гостиницы. Главный герой, переквалифицировавшийся в гида бывший священник Шеннон, отпускает в финале пьесы животное на волю и тем самым совершает символический акт освобождения. Теннесси Уильямс свел на одну ночь во вшивой мексиканской гостинице причудливую компанию: это недавно овдовевшая хозяйка, неутоленную похоть которой ублажают слуги-мачо; нищая художница с древним дедушкой – актером и поэтом, мечтающим перед смертью увидеть море и закончить заветную поэму; семейка немецких нацистов, приехавших отдохнуть (дело происходит в 1940 году) за океан; и еще тургруппа пуританок, школьных учительниц, брошенных Шенноном в автобусе. Из жарящихся поодаль от гостиницы дамочек на сцене появляются только две: активная предводительница старых дев да несовершеннолетняя девушка, влюбившаяся в героя и накануне проведшая с ним ночь, что грозит Шеннону на территории Штатов наказанием за растление несовершеннолетней. То есть, подобно несчастной игуане, он загнан жизнью в угол.
Последняя из великих пьес Уильямса (после «Ночи игуаны» он уже не знал подлинного успеха), как и все его знаменитые сочинения, настоена на отчаянии, человеческих слабостях и щемящей тоске по несбыточному. В ней много неявных символов и явных страстей. Беда нового спектакля Театра имени Вахтангова в том, что он выглядит так, как будто не настоен вообще ни на чем и поставлен просто потому, что надо ведь время от времени что-то ставить. Спектакль похож на продукт внутритеатрального обмена веществ, а не творческих побуждений. Хотя сделана «Игуана» по всем правилам нормального среднестатистического спектакля. Вот художник Елена Качелаева построила трехэтажную деревянную веранду и развесила густую зелень, похожую на маскировку для бронетехники. Если гроздья камуфляжа поднимаются (а делают они это с завидной регулярностью), то это верный признак того, что сейчас начнутся знойные подтанцовки. Музыкальное и шумовое оформление тоже обыденное. Текст актеры вроде бы говорят отчетливо, громко и даже пытаются что-то разыгрывать. Но вот что именно, зачем и почему именно сегодня, кажется, сами не вполне понимают.
Как только начинаешь задавать спектаклю простейшие вопросы, ответа не находишь. Отчего это уильямсовский Шеннон как магнит действует на женщин? У Евгения Князева он получился однообразно мечущимся неврастеником, затурканным неудачником. Не видно в нем силы. И какая из Марины Есипенко знойная вдова? Омоложенная Мэксин похожа на заурядную героиню среднеевропейской комнатной драмы. Почему фашисты так плохо говорят по-немецки и превращены в пестрых клоунов-аниматоров? И, кстати, как понимать в здешнем контексте богоборческие филиппики бывшего священника? Каков их адрес в сегодняшнем зале вахтанговского театра? Ни богу свечка, ни черту кочерга. На сцене полным-полно всяческой активности, а Уильямса точно в вату завернули. Разве что Александр Граве в роли дедушки-поэта ближе к финалу спектакля прорывается к каким-то живым мотивам, ну да эту роль любому хорошему возрастному артисту грех провалить. А весь спектакль тихо провален.
Собственно говоря, к режиссеру Сергею Яшину вопросов возникает меньше всего. Он хорошо знает и, надо думать, любит творчество Уильямса, часто ставит его малоизвестные пьесы в Театре имени Гоголя, которым давно руководит и который стоически пытается освободить от неотвязной репутации привокзального театра. Все театральные люди желают ему в этом деле успеха. Как выглядит Уильямс Яшина, всем, кому это интересно, хорошо известно. Если бы режиссер поставил «Ночь игуаны» в своем театре, то Шеннона, наверное, играл бы Олег Гущин, а Мэксин Фолк – Светлана Брагарник. Это сложившийся уильямсовский дуэт, и хочется верить, что тогда из «Игуаны» вышло бы больше толка. Но зачем Театру имени Вахтангова понадобился рядовой спектакль Театра имени Гоголя, никто мне объяснить не сможет. В нескольких предъюбилейных интервью Михаила Ульянова явственно чувствовались его усталость и растерянность. Но эту первую послеюбилейную постановку он решил освятить своим участием – судя по программке, худрук театра вскоре должен сыграть умирающего дедушку-поэта, все-таки успевшего дописать финал поэмы.
Известия, 2 декабря 2001 года
Алексей Филиппов
Из жизни отдыхающих
Театр имени Вахтангова превратил пьесу Теннесси Уильямса в мюзикл
Ночь Игуаны
В 1940-х годах в Мексике бывший министр, преподобный Т. Лоуренс Шеннон, был лишен доступа к своей церкви после того, как во время одной из своих проповедей охарактеризовал западный образ Бога как «дряхлого преступника». Шеннон не лишен сана, но он помещен в лечебницу за «нервный срыв». Через некоторое время после освобождения преподобный Шеннон устраивается на работу гидом в второразрядное туристическое агентство. Незадолго до открытия спектакля Шеннон обвиняется в изнасиловании 16-летней девушки [2] Шарлотты Гудолл, которая сопровождает его нынешнюю группу туристов.
Когда поднимается занавес, Шеннон и группа женщин прибывают в дешевый отель на побережье Мексики, которым управляли его друзья Фред и Максин Фолк. Фред недавно умер, и Максин Фолк взяла на себя исключительную ответственность за управление заведением.
Преподобный Т. Лоуренс Шеннон был основан частично на двоюродном брате и близком друге Уильямса, преподобном Сидни Ланье, настоятеле епископальной церкви Святого Климента в Нью-Йорке. [4] Ланье был значительной фигурой на театральной сцене Нью-Йорка в 1950 и 1960-х годах, основал министерство театрального искусства и стал соучредителем экспериментального театра American Place в 1962 году. [5] Ланье ушел из министерства. в мае 1965 г.
Фильм получил премию Оскар за лучший дизайн костюмов (ч / б) и, помимо номинации Холла, был номинирован на кинематографию ( Габриэлем Фигероа ) и художественную постановку. В фильме удалены нацистские туристические персонажи из оригинальной сценической версии. Персонаж Джейка Латта также устраняется, а Шеннон увольняют через комичный телефонный звонок.
Есть также хорватская экранизация 2000 года по пьесе режиссера Януша Кица.
В актерском составе на премьере приняли участие Ричард Чемберлен (преподобный Шеннон), Гэри Такон (Педро), Уильям Полсон (Панчо), Бен Ван Вактер (Вольфганг), Дженнифер Сэвидж (Хильда), Джон Роуз (герр Фаренкопф), Амелия Лоуренсон (фрау Фаренкопф). ), Мэтт Беннетт (Хэнк), Барбара Карузо (Джудит Феллоуз), Эллисон Арго (Шарлотта Гудолл), Уильям Рерик ( Нонно ), Бенджамин Стюарт (Джейк Латта), Дороти МакГуайр (Ханна) и Сильвия Майлз (Максин).
Ночь Игуаны в базе данных Internet Broadway
ПЕТЕРБУРГСКАЯ ПЕРСПЕКТИВА
ИЗ ЖИЗНИ ОТДЫХАЮЩИХ
Т.Уильямс. «Ночь игуаны». Театр «На Литейном».
Режиссер Владимир Туманов, художник Эмиль Капелюш
Метафорический театр режиссеру Владимиру Туманову, кажется, близок. Тут явный симптом — многолетнее увлечение пьесами Нины Садур (не станем здесь комментировать их качество), постановка ибсеновского «Строителя Сольнеса». Чем концентрированнее символика, чем гуще она замешана, тем Туманову лучше. Потому «Ночь игуаны» Теннесси Уильямса как раз в его вроде бы возможностях. Тут он ступает на свою территорию, поскольку Уильямс — символика сплошь.
Драматург за собой этот грех знал, но поделать с ним ничего не мог, да и не хотел. Как говорил его Том Уингфилд из «Стеклянного зверинца»: «Я питаю слабость к символам — не одним же поэтам иметь такую слабость». Между прочим, этой самой репликой «Зверинец» и начинался — Уильямс там сразу раскрывает карты и на долгие годы, по сути — до конца дней, определяет собственный творческий метод. Точно так же, как в другой знаменитой пьесе первая реплика героини ясно обозначала не только ее собственный короткий маршрут, но и главный мотив всех уильямсовских пьес: «Мне сказали сесть в трамвай „Желание“, потом сделать пересадку на тот, который называется „Кладбище“»…
О преподобном Ларри Шенноне, лишенном сана за богохульство, издерганном, побывавшем в психушке и дошедшем до последнего предела, Уильямс мог бы, подобно Флоберу, заявить: «Ларри Шеннон — это я». Он взойдет на свою Голгофу, выкрикнет проклятие «старому уголовнику — Богу», совершит маленький акт милосердия, будет распят и сойдет в ад. Только на этот раз Уильямс выбрал местом действия противоположный берег Мексиканского залива — отель «Коста Верде» расположен в Мексике, в курортном местечке Пуэрто Баррио, на склоне горы. «Коста Верде» кажется Шеннону последним убежищем, местом искупления грехов и освобождения от дьяволов. Там со стуком падают кокосы, из которых готовят ром-коко, кричат птицы, обитают игуаны — их ловят, откармливают и едят.
А.Баргман (Ларри Шеннон).
Фото Ю.Белинского
О.Самошина (Мэксин Фолк), А.Баргман (Ларри Шеннон).
Фото Ю.Белинского
А.Баргман (Ларри Шеннон), Т.Калашникова (Ханна).
Фото Ю.Белинского
Т.Калашникова (Ханна), А.Баргман (Ларри Шеннон).
Фото Ю.Белинского
Еще там все время гудит автобус — это отчаянно сигналят одиннадцать училок женского баптистского колледжа в Техасе. Они требуют обещанного Акапулько, в то время как их гид, преподобный Ларри Шеннон, в пароксизме человеколюбия желает показывать только мерзости жизни взамен лакированных туристских маршрутов.
Еще то и дело звучат нацистские марши: время действия — 1940-й, и в отеле живет немецкая семейка, выписанная, правда, несколько однотонно. Туманов ее убрал, оставив вопрос о времени открытым. Кроме того, он, видимо, не решил, что делать с этими фарсовыми нацистами, как, впрочем, не решил и что делать с оставленными в спектакле мексиканцами Педро и Панчо, без которых не обойтись. Именно они и ловят игуану, а пока не поймали, пусть танцуют нечто вроде танца живота (раз мексиканцы). Танец, поставленный балетмейстером Н.Реутовым, — довольно ужасен…
Остальных так просто не вычтешь, они произносят большое количество текста, вступают в контакты друг с другом и вообще двигают действие. Основной «двигатель» — артист Александр Баргман в роли Ларри Шеннона, слишком молодой и очень уж по-латиноамерикански (даром что ирландец) темпераментный. О состоянии крайнего нервного изнеможения свидетельствуют, пожалуй, лишь его чрезвычайно измятые полотняные штаны и лихорадочные перемещения в пространстве. Окруженный стенками из легких реечек и разбросанными художником Э.Капелюшем пляжными лежаками, Баргман играет жуткого непоседу. Он все время в движении, на бегу, все норовит впиться в кого-нибудь поцелуем, схватить какую-нибудь задницу, скачет, прыгает, носится — словом, обладает прямо бешеной энергией.
На самом деле, Туманов поставил историю про то, как парень запутался в бабах и заработал нервный срыв. Просто маленькие курортные неприятности. Развязный и расторможенный молодой человек из прихоти держит автобус с одиннадцатью мегерами, одну из которых он где-то по дороге успел слегка совратить. Когда же на сцену явилась предводительница мегер Джудит Феллоуз в шаржированном исполнении Ирины Кушнир, спектакль, до этого момента жанрово размытый и неопределенный, вырулил на разухабистую водевильную дорожку, с которой так просто не свернешь. Соблазнение мисс Феллоуз сыграно в лучших традициях каскадного дуэта, кажется, даже со сниманием некоторых деталей туалета — в общем, так, как обычно играют зубодробительные комедии.
Хотя именно этой самой техасской училке Ларри выкрикивает, что «натянул свою лямку до предела», — тут вроде бы не до водевиля, однако режиссер и его актеры предпочитают отработанные ходы и легкие решения. Уильямс хоть и числится у нас в любимых драматургах, но пока что (за исключением «Стеклянного зверинца») поддается освоению так себе — очень уж временами смахивает на Нила Саймона. С «Трамваем „Желание“» дело обстоит неважно, с «Кошкой на раскаленной крыше» — и того хуже. «Ночь игуаны» почти никогда не ставили и, кажется, правильно делали. Потому что кое-какие «бродвейские» манеры и приемы мы худо-бедно освоили, а все эти проблемы божественного и низменного, веры и неверия, секса и морали, да еще в их американской версии для нас не то чтобы непонятны, а просто страшно далеки.
Кроме того, Уильямс требовал, чтобы на сцене являлись живые люди, характеры. Ольга Самошина как раз характер играет — у ее Мэксин вдоволь тела для того, чтобы мы поверили в женскую ненасытность, однако актриса явно перебарщивает по части духовной силы, недостатка в которой не испытывали ее прежние героини. Когда Мэксин Фолк, состоящая из простых инстинктов и элементарных желаний, начинает воспарять — существенно нарушается авторский замысел. Уильямс разрешает парить только Ханне — она словно святая, неведомо как спустившаяся на землю.
Играть святую — дело, в общем, неблагодарное. Татьяна Калашникова, показавшаяся поначалу суховатой и не слишком обаятельной, не только не впала в неприятную благостность, но последовательно и внятно сыграла ту степень отрешенности от земной суеты, с которой прямиком попадают в райские кущи. В том, как негромко и даже будто бы бесцветно она рассказывает Шеннону о «любовных историйках», есть замечательная стилистическая выдержанность. Чувство стиля вообще — великая вещь. Оно окончательно и бесповоротно изменило режиссеру, когда он заставил Ханну раздеваться до бикини (из известных только ему соображений, о которых вовсе не хочется гадать) или прожевывать и проглатывать целый лист бумаги. Когда столетний поэт (его за неимением Кирка Дугласа играет вовсе не старый еще артист Евгений Иловайский) дописывает, наконец, свою поэму и картинно умирает, когда где-то там за сценой прекращается шумная возня (освободили игуану), спектакль, который постепенно оброс шумовыми эффектами вроде громыхания грозы и звуков органа, тихо сходит на нет.
Ларри Шеннон ни в какой ад не спустился — он просто пошел искупнуться.