сергианская церковь что такое

Новое сергианство

Библеист и писатель Андрей Десницкий размышляет о том, какие трудные черты современной церковной жизни можно назвать новым сергианством и в чем их духовные причины.

Когда я впервые попал за границу в 1992-м году, я встретил православных из РПЦЗ. Они были практически такими же, как и православные в России (более того, они из нее совсем недавно уехали), но с одним существенным отличием: «в ту церковь ни ногой». И меня они тут же стали просвещать: мол, «красная церковь» безблагодатна…

Почему, недоумевал я? Из-за декларации митрополита Сергия 1927 года, отвечали мне. Об этой декларации я к тому моменту уже знал, она казалась мне достаточно спорной (по меньшей мере), но логики этой я понять не мог.

Более полувека назад один из иерархов моей церкви пошел на сомнительный компромисс с властями. Но от меня-то никто не требовал подписаться под этой декларацией.

И что же, теперь Святой Дух навсегда оставил тех, кто не прервал общения с этим иерархом?

Но тогда Он наверняка оставил тысячу или более лет назад и византийских, и римских епископов, которые тоже не всегда проводили безупречную политику. Земная церковь состоит из грешных людей, которые часто совершают неблаговидные поступки. Если нас это не устраивает, остается только основать собственную секту, которая будет лишена всякой исторической памяти, а заодно и исторических грехов.

Так я тогда рассуждал, и теперь так думаю, и не мог я понять тех, кто упорно говорил мне о сергианстве в начале 1990-х. Церковь была нищей, но абсолютно свободной, если бы даже она захотела пойти на недостойный компромисс с политиками, те и слушать бы ее не стали, у них были совершенно другие заботы.

Конечно, выражался вл. Сергий несколько двусмысленно, не следовало бы ему, пожалуй, делать таких заявлений… живи он тогда в Париже или Белграде, вместе со всей своей паствой. Но все они находились под той самой советской властью, которая не просто грозила тюрьмой лично митрополиту Сергию – она вполне всерьез могла взяться за окончательное искоренение всякого христианского присутствия в республике Советов.

Было бы лучше, чтобы Сергий сказал всю правду, не покривил душой – а потом сгинул бы в лагерях не только он сам, но и немногие оставшиеся священники и активные миряне, чтобы уже через одно-два десятилетия Россия стала бы атеистической пустыней, как потом Албания и Северная Корея?

Судить митрополита Сергия и тех, кто пошел за ним, я и тогда не брался, и сейчас не возьмусь. Они не отреклись от Христа, они сберегли церковную организацию и возможность проповеди, а каков был предел допустимого компромисса в делах политических, об этом не можем судить мы, живущие в совсем иные времена. Очень может быть, что они за черту действительно заступили, но за это они уже ответили перед Богом. И уж не тем их судить, кто мог позволить себе полную свободу высказываний по другую сторону границы… и кто потом допускал неумеренные восхваления в адрес борца с большевизмом Адольфа Гитлера, еще не зная всей правды о нацизме, да и не желая ее знать.

Но вот почему мои знакомые так горячо говорили о сергианстве спустя более полувека после той декларации, почему некоторые продолжают говорить о нем и сегодня, я, кажется, начинаю понимать. И дело тут совсем не в митрополите Сергии… Он был заложником советской власти, а если ты стал заложником террористов, правило только одно: исполнять их требования, сохраняя себе жизнь. На время приходится забыть о чести и достоинстве, о законах и привычках. Так обстоит дело и с любыми религиозными нормами: например, самые строгие ревнители иудейских законов о кошерной пище или субботе пояснят, что действие этих законов приостанавливается, когда речь идет о спасении человеческой жизни, ведь это высшая ценность в этом мире. А здесь спасали не себя, а Церковь.

Но вот ведь какая странность случается иногда с заложниками… «Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия, и в конечном итоге отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения “общей” цели». Называется это « Стокгольмский синдром », и механизм этого явления понятен: человек не может смириться с тем, что он для другого – всего лишь расходный материал. Заложник обязательно ищет в террористе что-то человеческое, чтобы установить личный контакт, но так он рискует изменить не взгляд террориста, а свой собственный. И тогда он будет сопротивляться освобождению, оправдывать действия террориста, оплакивать его гибель…

И когда я слышу и вижу то, что происходит в нашей земной церкви, я всё чаще прихожу к выводу, что стокгольмский синдром и ее не обошел стороной – да и как мог обойти, если в Церкви те же люди, что и в обществе? Можно назвать этот синдром «сергианством», можно привести другие исторические параллели: например, как легко в XVIII веке иерархи признали и оправдали синодальный строй, а единственный из них, кто не пожелал признавать «высшим судией церкви» императрицу Екатерину, митрополит Арсений (Мациевич) умер в тюрьме. Много было подобных эпизодов в истории, и декларация митрополита Сергия, и вся вытекающая из нее церковная политика – яркий, но не уникальный случай.

И вот что, на мой взгляд, произошло… Вынужденный компромисс заложника со временем стал привычным состоянием, выросли поколения церковных людей, которые не знали другого положения вещей. И они стали оправдывать его, находить в нем высший смысл. Что делалось некогда под угрозой смерти, стало делаться по привычке, а потом и по велению сердца – а как же можно иначе? И когда настали совсем другие времена, когда исчезла сама советская власть – как вдруг этого стало не хватать!

Очень многое в нашей церковной реальности, думаю, именно отсюда родом.

Это и желание многих непременно подстроиться под мнения наличной власти и ни в коем случае ни в чем не критиковать.

Это и громогласная великодержавная риторика борьбы против агрессивного блока НАТО и мирового заговора (при Сталине и Хрущеве это еще называлось «борьбой за мир»).

Это и абсурдные иконы с изображением Сталина, и лубочно-пропагандистское восприятие отечественной истории, да и вообще навязчивое стремление изобразить всё богатство окружающего мира в духе коммунистической песни: «вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут, в бой роковой мы вступили с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут» (причем враги эти – ни в коем случае не собственные страсти и пороки!).

Наконец, это и отношения внутри некоторых приходов и епархий, которые напоминают незабвенные заседания парткома.

Я не знаю, нужно ли дунуть и плюнуть на пресловутую декларацию, чтобы от всего этого избавиться. Не думаю, что такой жест поможет. Но избавляться от этого надо, и срочно – хотя бы потому, что меняется наше общество, в церковь приходит всё больше и больше людей, выросших в условиях информационной и личной свободы. Они спрашивают, что такое православие, и нет, на мой взгляд, более злобной на него карикатуры, чем весь этот комплекс – стокгольмский ли, сергианский ли, но уж точно не церковный, не православный, не христианский.

Источник

Сергианство

Сергиа́нство — устоявшийся в церковно-исторической и публицистической литературе термин (использовался преимущественно Русской православной церковью за рубежом (РПЦЗ) до её присоединения к Московскому Патриархату в 2007 году и иными православными группами, оппозиционно настроенными к последнему.

Обозначает политику безусловной лояльности коммунистическому режиму в СССР, начало которой обычно связывают с так называемой Декларацией 1927 года, изданной Заместителем Местоблюстителя патриаршего престола митрополитом (с сентября 1943 — Патриархом) Сергием (Страгородским) (1925—1944), идеи которой легли в основу отношения руководства Московского Патриархата к власти в советские годы. Термин имеет вполне выраженную негативную оценочную коннотацию, и использование предполагает полемический контекст.

Содержание

«Декларация» митрополита Сергия

Далее, как о плоде усилий не только своих, но и покойного Патриарха Московского и всея России Тихона (Беллавина), Сергий извещал, что

«в мае текущего года, по моему приглашению и с разрешения власти, организовался временный при заместителе патриарший Священный Синод в составе нижеподписавшихся (отсутствуют преосвященный Новгородский Митрополит Арсений, ещё не прибывший, и Костромской архиепископ Севастиан, по болезни). Ходатайство наше о разрешении Синоду начать деятельность по управлению Православной Всероссийской Церковью увенчалось успехом».

Пассаж, вызвавший наибольшие пререкания, гласил:

Послание указывает причину трудностей во взаимоотношениях между Церковью и новою властью:

«Это — недостаточное сознание всей серьёзности совершившегося в нашей стране. Учреждение советской власти многим представлялось недоразумением, случайным и поэтому недолговечным. Забывали люди, что случайности для христианина нет, и что в совершившемся у нас, как везде и всегда, действует та же Десница Божия, неуклонно ведущая каждый народ к предназначенной ему цели. Таким людям, не желающим понять „знамений времени“, и может казаться, что нельзя порвать с прежним режимом и даже с монархией, не порывая с православием».

Далее Послание разъясняло линию Патриархии в отношении Зарубежного Синода, а также вообще православной русской эмиграции:

« Синод и до сих пор продолжает существовать, политически не меняясь, а в последнее время своими притязаниями на власть даже расколов заграничное церковное общество на два лагеря. Чтобы положить этому конец, мы потребовали от заграничного духовенства дать письменное обязательство в полной лояльности к Советскому правительству во всей своей общественной деятельности. Не давшие такого обязательства или нарушившие его будут исключены из состава клира, подведомственного Московской Патриархии. Думаем, что, размежевавшись, так, мы будем обеспечены от всяких неожиданностей из-за границы. С другой стороны, наше постановление, может быть, заставит многих задуматься, не пора ли и им пересмотреть вопрос о своих отношениях к Советской власти, чтобы не порывать со своей родной Церковью и Родиной.»

Послание выражает надежду на возможность созыва второго Поместного Собора (после Всероссийского Поместного Собора 1917—1918), «который изберет нам уже не временное, а постоянное центральное церковное управление». Этой надежде было не суждено сбыться вплоть до 1943. Документ подписали, кроме Сергия (Страгородского), бывшего тогда Нижегородским митрополитом, следующие 8 Членов Временного Патриаршего Священного Синода: Серафим (Александров), Митрополит Тверской; Сильвестр (Братановский), Архиепископ Вологодский; Алексий (Симанский), Архиепископ Хутынский, управляющий Новгородской епархией; Анатолий (Грисюк), Архиепископ Самарский; Павел (Борисовский), Архиепископ Вятский; Филипп (Гумилевский), Архиепископ Звенигородский, управляющий Московской епархией; Константин (Дьяков), епископ Сумский, управляющий Харьковской епархией; Сергий (Гришин), епископ Серпуховской.

Реакция и следствия

К концу 1927 года основная организованная оппозиция курсу митрополита Сергия сложилась вокруг Ленинградского митрополита Иосифа (Петровых), находившегося тогда в Ростове: его сторонники часто именуются иосифлянами. В дальнейшем радикальная правая оппозиция сергианству развилась в широкое разрозненное движение так называемых истинно-православных христиан или Катакомбную церковь.

Помимо отвергших «Декларацию» открыто, существовал ряд архиереев и иных клириков, не порывавших общения с митрополитом Сергием, но критиковавших его и воздерживавшихся от возношения его имени за богослужением, — так называемые непоминающие. Наиболее известной группой таких умеренных оппозиционеров были даниловцы (по имени московского Данилова монастыря), а также мечёвцы — по имени настоятеля московского храма Николы в Клённиках на Маросейке Сергия Мечёва. Немало было и тех, кто, негативно относясь к «декларации», тем не менее не прекращал поминовения митрополита Сергия.

В 1967 году православный правозащитник и в дальнейшем политзаключённый Борис Талантов написал статью «Сергиевщина или приспособленчество к атеизму (Иродова закваска)», получившую распространение в самиздате, в которой говорил: «Коммунистическая партия увидела в этом обращении слабость Церкви, готовность нового Церковного Управления исполнять беспрекословно любые приказания гражданской власти, готовность выдать на произвол властей, под видом контрреволюционеров церковнослужителей, дерзнувших обличать произвол и насилия. Объективно это обращение и последующая деятельность Митрополита Сергия была предательством Церкви. Что же Митрополит Сергий спас своим приспособленчеством и чудовищной ложью? К началу Второй Мировой войны в каждой области осталось от многих сотен церквей 5-10, большинство священников и почти все епископы (за исключением немногих, сотрудничавших с властями подобно Митр. Сергию) были замучены в концлагерях. Таким образом, Митрополит Сергий своим приспособленчеством и ложью никого и ничего не спас, кроме своей собственной особы. В глазах верующих он потерял всякий авторитет, но зато приобрёл благоволение „отца народов“ И. Сталина.»: [10]

Отношение в современной РПЦ МП

Архиерейский собор Русской православной церкви 25—27 октября 1990 года в своём Воззвании [12] заявил, что Церковь не считает себя связанной Декларацией митрополита Сергия 1927 года, но при этом подчеркнул:

Со всею определённостью мы обязаны подчеркнуть, что Декларация 1927 г. не содержит ничего такого, что было бы противно Слову Божию, содержало бы ересь, и таким образом, давало бы повод к отходу от принявшего её органа церковного управления.

В интервью газете Известия 10 июня 1991 (опубликовано полностью в ЖМП, 1991, № 10, стр. 5-8) на вопрос о его отношении к Декларации митрополита Сергия Патриарх Алексий II ответил [13] :

заявление митрополита Сергия, конечно, нельзя назвать добровольным, ибо ему, находившемуся под страшным давлением, пришлось заявить вещи, далёкие от истины, ради спасения людей. Сегодня же мы можем сказать, что неправда замешана в его Декларации. Декларация ставила своей целью «поставить Церковь в правильные отношения к советскому правительству». Но эти отношения, а в Декларации они ясно обрисовываются как подчинение Церкви интересам государственной политики, как раз не являются правильными с точки зрения Церкви. Надо признать, что Декларация не ставит Церковь в «правильное» отношение к государству, а, напротив, уничтожает ту дистанцию, которая даже в демократическом обществе должна быть между государством и Церковью, чтобы государство не дышало на Церковь и не заражало её своим дыханием, духом принудительности и безмолвности.
Что же касается моей защиты этой Декларации, то надо помнить, что критика Декларации в основном была направлена против слов: «мы хотим считать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости которой — наши радости и беды которой — наши беды». Противники Декларации утверждали, что таким заявлением радости атеистического государства отождествляются с радостями Церкви. Это действительно получалось бы абсурдно. Но ведь в Декларации нет слова «которого», то есть государства, Советского Союза, а есть слово «которой», соотносимое со словом «Родина». То есть речь идёт о Родине, радости которой независимо от политического режима, господствующего в ней или над ней, действительно радуют и Церковь. Поэтому это положение Декларации я всё время отстаивал, согласен я с ним и сегодня. Что же касается остальных положений Декларации… Мы не спешили на словах отказываться от неё, пока на деле, в жизни не смогли занять действительно независимую позицию. За этот год, я считаю, мы реально смогли выйти из-под навязчивой опеки государства, и потому теперь, имея как факт нашу дистанцированность от него, мы имеем нравственное право сказать, что Декларация митрополита Сергия в целом ушла в прошлое и что мы не руководствуемся ею.

Тезис о недопустимости вмешательства государства в духовную жизнь Церкви содержится в документе «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви», принятом на юбилейном Архиерейском соборе 2000 года.

Отношение к «Сергианству» среди неканонического православия

1) готовность Московской патриархии признать богоустановленным любой государственный строй, не делая различий между монархией, официально декларирующей господствующую роль в государстве одной или нескольких религиозных традиций, и светской республикой, которая не считает Бога источником власти и имеет юридическое преемство от коммунистического строя.

2) нежелание официально осудить советско-коммунистический строй как враждебный всякой религии и потому антихристовый, как это сделала РПЦЗ в 1921 году. [17]

В 2004 году Архиерейский Собор РПЦЗ (В) провозгласил анафему «сергианству»: [18] [19]

Утверждающим антихристианскую ересь сергианскую; учащим, что, якобы, союзом с врагами Христа спасается Церковь Христова, и подвиг мученичества и исповедничества отвергающим, и на иудином основании лжецерковь устрояющим, и ради этого дозволяющим нарушать и искажать учение, каноны и нравственные законы христианские; заповедающим христианам поклоняться богоборческой власти, будто бы Богом данной, и служить ей не за страх, а за совесть, благословляя все её беззакония; оправдывающим гонения на Истинную Церковь Христову от богоборцев, думая тем самым служить Богу, — как и совершали на деле продолжатели ереси обновленческой митрополит Сергий (Страгородский) и все его последователи: АНАФЕМА!

Источник

Сергианская церковь что такое

16/29-го июля 1927 г. митрополит Нижегородский Сергий, исполняющий в то время обязанности Местоблюстителя Патриаршего Престола, огласил свою бесславную «Декларацию» преданности Русской Православной Церкви Советской власти и солидарности с «радостями» и «скорбями» оной. Этот документ был напечатан в официальной советской газете «Известия» 6/19-го августа того же года и стал явной причиной фундаментального разделения возникшего в Русской Церкви в то время и продолжающегося до наших дней. По словам одного исследователя истории Церкви этого периода (лично придерживающегося «сергианства») год «Декларации» являлся годом «поворотным. До настоящего времени вся жизнь Церкви течет под знаком этого года» (А. Краснов-Левитин, Воспоминания, УМСА-Пресс, 1977, с. 91).

Разделение это является не просто отделением друг от друга совершенно независимых церковных организаций, (хотя и эта сторона бесспорно есть); в сущности оно является противопоставлением двух совершенно разных точек зрения на вопрос, что есть Церковь Христова и как ей следует действовать в этом грешном мире, будучи путеводительницей своих детей к берегам безгрешной вечной жизни в Царствии Небесном.

Образ мышления Катакомбной Церкви в СССР лучше всего выражается словами одного из ее членов. Вот как описывает возникновение Катакомбной Церкви в те годы И. М. Андреев, деятельный участник церковных событий 1927-го года и последующих лет:

В 1927 г., когда м. Сергия издал свою Декларацию, после которой произошел церковный раскол, проф. Жижиленко выполнил волю св. патриарха Тихона и стал первым тайным епископом Максимом Серпуховским.

Истинной Православной Церкви не оставалось другого выхода как уйти в катакомбы.

Духовным Отцом, породившим самую идею Катакомбной Церкви, был св. патриарх Тихон. Не имеющая в первые годы своего существования ни организации, ни администрации, разрозненная физически и географически, Катакомбная Церковь объединялась только именем митрополита Петра. Первый катакомбный епископ Максим, в 1928 г. был арестован и сослан в Соловецкий концлагерь. В 1930 г. он был из концлагеря увезен в Москву и расстрелян.

В конце 1938 г., именно за возглавление и за руководство Тайной Катакомбной Церковью, м. Иосиф был расстрелян. После его смерти, Катакомбная Церковь стала еще более строго хранить свои тайны, особенно имена и местопребывание своих духовных вождей.

Существует масса материалов, документирующих этот ранний период истории Катакомбной Церкви, в виде посланий епископов и других отделившихся от м. Сергия и также в воспоминаниях и других описаниях отдельных членов Катакомбной Церкви бежавших из Советского Союза во время Второй Мировой Войны. Многие из этих документов вошли в двухтомник Новые Мученики Российские, составленный протоиереем Михаилом Польским (Джорданвилль, 1949 и 1957 гг.).

Накануне Второй мировой войны, гонения на верующих в Советском Союзе достигли жесточайшей крайности и даже «Сергианская» церковная организация дошла почти до полного уничтожения, а Катакомбная Церковь совершенно исчезла из вида. Только немногие из самых видных коллабораторов-соглашателей с Советами, как, например, сам м. Сергий, уцелели, избежав заключение и изгнание. Это обстоятельство и привело тридцать лет спустя к обвинению со стороны Бориса Талантова, что «м. Сергий своим приспособленчеством и ложью никого и ничего не спас, кроме собственной личности».

Когда Сталин, чтобы воспользоваться патриотическими и религиозными настроениями русских людей в войне с Германией, приказал открыть некоторые из закрытых храмов и допустил выборы «Патриарха» в 1943 г., начался новый период в отношениях Церкви со властью, тогда Московская Патриархия превратилась фактически в «официальную Церковь» советского государства, распространяя коммунистическую пропаганду по всему миру во имя религии и категорически отрицая наличие любого вида притеснений за веру в Советском Союзе. Один факт существования Катакомбной Православной Церкви, противостоящей этой политике мог, конечно, совершенно катастрофически отразиться на ней, в особенности, если он стал бы широко известным заграницей. Поэтому все группы Катакомбных православных безжалостно вытравливались Советской властью при первом же их выявлении, а члены их приговаривались к долгим срокам заключения. Почти вся скудная информация, имеющаяся об этом периоде в истории Катакомбной Церкви в России, исходит из советской прессы; но почти ничего не известно до сих пор об организации и управлении Катакомбной Церкви за эти годы.

В 1959 г., при Хрущеве, в СССР предпринято было новое свирепое гонение на веру. Началась ближайшая к нашему времени эпоха в истории Русской Церкви, эпоха, в которую сама кукольная церковная организация Сергиан использовалась для ликвидации православия в России, в то же время продолжая за рубежом свою коммунистическую пропаганду и совершенно уже неправдоподобные утверждения об отсутствии гонений на религию в СССР. Большинство сохранившихся до этого времени сергианских церквей, монастырей и семинарий закрываются в эти годы, а особенно жестоко преследуются «незарегистрированные» церковные органы, как Православная Катакомбная Церковь, известная Советским властям как «Иосифляне», «Тихоновцы» и «Истинно-Православная Церковь». Гонение была особенно жестоким в 1959-1964 гг.; после падения Хрущева оно ослабело, но, тем не менее, продолжается, особенно против «незарегистрированных» органов.

Наконец, за последние несколько лет, начиная со смерти Патриарха Алексея в 1971-м г., сама Катакомбная Церковь стала опять выходить из сокрытия в России. Особенно следует отметить два «катакомбных документа» 1971-го г., предоставляющих нам возможность за сорок лет впервые вникнуть в образ мышления нынешней Катакомбной Церкви. Судя по этим материалам это мышление совершенно трезвое, и вовсе не «сектантское» и не фанатичное» (впечатление, подтверждающееся еще и катакомбным посланием 1962 г., только что опубликованным, о существовании которого вообще знали всего лишь несколько человек в Советском Союзе). Свидетельство А. Краснова-Левитина после его изгнания из Советского Союза в 1974-м г. предоставило нам первую настоящую информацию после 1938-го года относительно епископата и первоиерарха Катакомбной Церкви; а информация, взятая из советской прессы в 1976-м г. о судебном процессе Архимандрита Геннадия, является самым поразительным доказательством еще со времен до начала Второй мировой войны о подлинной деятельности Катакомбной Церкви и ее удивительно широкому полю действия.

Не следует воспринимать этот труд (книгу, к которой было написано это предисловие) как «апологию» Катакомбной Церкви. Мы стремились к большей объективности. Пятидесятый юбилей Декларации послужившей разделению Русской Церкви в XX веке, представляется неповторимой возможностью «объективно» взглянуть на последний полвека церковной жизни тем из вас, кто принадлежит к единственно свободной и совершенно нескомпрометированной части Русской Церкви. Душа России сегодня высказывается более ясно, чем когда либо от самого возникновения сергианства, но мучительность и сложность этого высказывания делает почти невозможным тем, кто находится в Советском Союзе полностью разобраться в высказываемом, в особенности пребывающим в Московской Патриархии, по-прежнему замкнутым в «заколдованный круг» унаследованных мнений о церковной организации. Круг этот вероятно не будет разбит пока наконец не озарит их сознание, что Катакомбная Церковь России не является конкурирующей «церковной организацией» требующей смены присяги епископской, но прежде всего знаменосцем верности Христу, чем она вдохновляет по-иному воспринимать само понятие о Церкви, ее назначении и организации, чем преобладает в наше время среди большинства православных во всем мире. Это сознание, возможно, озарит сердца уже после низвержения безбожной власти, но, когда оно, наконец, наступит, церковная организация сергиан со всей своей философией постепенно распылится. В этом свете ничуть не будет преувеличением сказать, что будущее России, если ей быть Православной, принадлежит Катакомбной Церкви.

Будущему историку Русской Церкви станет совершенно очевидным (что, впрочем, доказано уже в Истории Церкви составленной Львом Регельсоном), что Иосифляне были правы, а Сергиане фатально просчитались. Но значение Катакомбной Церкви заключается не в ее «правоте»; значение ее заключается в сохранении истинного духа Православия, духа свободы во Христе. Сергианство не просто просчиталось в выборе церковной политики; оно было явлением на много порочнее по сути. Сергианство являлось предательством Христа на основании соглашения с духом времени и мира сего. Сергианство было тем неизбежным последствием к которому привела церковная политика, управляемая земной логикой, а не разумом Христовым.

Источник