или разыгранный фрейшиц перстами робких учениц что это
Или разыгранный фрейшиц перстами робких учениц что это
Здравствуйте уважаемые.
Продолжим с Вами небольшой разбор замечательного произведения Великого Пушкина! Напомню, что в прошлый раз мы с Вами остановились вот тут вот:http://id77.livejournal.com/1208695.html
Итак.
Еще предвижу затрудненья:
Родной земли спасая честь,
Я должен буду, без сомненья,
Письмо Татьяны перевесть.
Она по-русски плохо знала,
Журналов наших не читала
И выражалася с трудом
На языке своем родном,
Итак, писала по-французски.
Что делать! повторяю вновь:
Доныне дамская любовь
Не изьяснялася по-русски,
Доныне гордый наш язык
К почтовой прозе не привык.
Я знаю: дам хотят заставить
Читать по-русски. Право, страх!
Могу ли их себе представить
С «Благонамеренным» в руках!
Я шлюсь на вас, мои поэты;
Не правда ль: милые предметы,
Которым, за свои грехи,
Писали втайне вы стихи,
Которым сердце посвящали,
Не все ли, русским языком
Владея слабо и с трудом,
Его так мило искажали,
И в их устах язык чужой
Не обратился ли в родной?
А. Измайлов
Не дай мне бог сойтись на бале
Иль при разъезде на крыльце
С семинаристом в желтой шале
Иль с академиком в чепце!
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
Быть может, на беду мою,
Красавиц новых поколенье,
Журналов вняв молящий глас,
К грамматике приучит нас;
Стихи введут в употребленье;
Но я. какое дело мне?
Я верен буду старине.
Неправильный, небрежный лепет,
Неточный выговор речей
По-прежнему сердечный трепет
Произведут в груди моей;
Раскаяться во мне нет силы,
Мне галлицизмы будут милы,
Как прошлой юности грехи,
Как Богдановича стихи.
Но полно. Мне пора заняться
Письмом красавицы моей;
Я слово дал, и что ж? ей-ей
Теперь готов уж отказаться.
Я знаю: нежного Парни
Перо не в моде в наши дни.
И. Богданович
Певец Пиров и грусти томной,
Когда б еще ты был со мной,
Я стал бы просьбою нескромной
Тебя тревожить, милый мой:
Чтоб на волшебные напевы
Переложил ты страстной девы
Иноплеменные слова.
Где ты? приди: свои права
Передаю тебе с поклоном.
Но посреди печальных скал,
Отвыкнув сердцем от похвал,
Один, под финским небосклоном,
Он бродит, и душа его
Не слышит горя моего.
Е. Баратынский
Офицеры Нейшлотского полка под Мукденом в начале 20 столетия.
Письмо Татьяны предо мною;
Его я свято берегу,
Читаю с тайною тоскою
И начитаться не могу.
Кто ей внушал и эту нежность,
И слов любезную небрежность?
Кто ей внушал умильный вздор,
Безумный сердца разговор,
И увлекательный и вредный?
Я не могу понять. Но вот
Неполный, слабый перевод,
С живой картины список бледный
Или разыгранный Фрейшиц
Перстами робких учениц:
Опера «Вольный стрелок»
Письмо
Татьяны к Онегину
Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Теперь, я знаю, в вашей воле
Меня презреньем наказать.
Но вы, к моей несчастной доле
Хоть каплю жалости храня,
Вы не оставите меня.
Сначала я молчать хотела;
Поверьте: моего стыда
Вы не узнали б никогда,
Когда б надежду я имела
Хоть редко, хоть в неделю раз
В деревне нашей видеть вас,
Чтоб только слышать ваши речи,
Вам слово молвить, и потом
Все думать, думать об одном
И день и ночь до новой встречи.
Но, говорят, вы нелюдим;
В глуши, в деревне все вам скучно,
А мы. ничем мы не блестим,
Хоть вам и рады простодушно.
Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья
Я никогда не знала б вас,
Не знала б горького мученья.
Души неопытной волненья
Смирив со временем (как знать?),
По сердцу я нашла бы друга,
Была бы верная супруга
И добродетельная мать.
Другой. Нет, никому на свете
Не отдала бы сердца я!
То в вышнем суждено совете.
То воля неба: я твоя;
Вся жизнь моя была залогом
Свиданья верного с тобой;
Я знаю, ты мне послан богом,
До гроба ты хранитель мой.
Ты в сновиденьях мне являлся
Незримый, ты мне был уж мил,
Твой чудный взгляд меня томил,
В душе твой голос раздавался
Давно. нет, это был не сон!
Ты чуть вошел, я вмиг узнала,
Вся обомлела, запылала
И в мыслях молвила: вот он!
Не правда ль? я тебя слыхала:
Ты говорил со мной в тиши,
Когда я бедным помогала
Или молитвой услаждала
Тоску волнуемой души?
И в это самое мгновенье
Не ты ли, милое виденье,
В прозрачной темноте мелькнул,
Приникнул тихо к изголовью?
Не ты ль, с отрадой и любовью,
Слова надежды мне шепнул?
Кто ты, мой ангел ли хранитель,
Или коварный искуситель:
Мои сомненья разреши.
Быть может, это все пустое,
Обман неопытной души!
И суждено совсем иное.
Но так и быть! Судьбу мою
Отныне я тебе вручаю,
Перед тобою слезы лью,
Твоей защиты умоляю.
Вообрази: я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Я жду тебя: единым взором
Надежды сердца оживи
Иль сон тяжелый перерви,
Увы, заслуженным укором!
Кончаю! Страшно перечесть.
По-моему очень сильно. Очень! Но продолжим в следующий раз.
Продолжение следует.
Приятного времени суток
XXXI
1 Письмо Татьяны предо мною. В руках Пушкина, становящегося персонажем романа, оно могло оказаться, допустим, по той причине, что Онегин переписал его для поэта в Одессе, когда в 1823–24 г. они вновь принялись за воспоминания о своих былых романах, так скрашивавшие их прогулки по набережной Невы в 1820 г. (см. «Путешествие Онегина», коммент. к главе Восьмой, рукопись, строфа XXX).
В своем романе Пушкин приводит тексты трех главных персонажей: письмо Татьяны, последнюю элегию Ленского и письмо Онегина.
2 Его я свято берегу. Ср. французское ходовое выражение «je la conserve religieusement».
–6 Кто ей внушал и эту нежность, / И слов любезную небрежность? Ответ: Парни. См., например, его «Завтрашний день» («Эротические стихотворения», кн. 1):
что само собой перелагается романтическими русскими фразами: «И умиленная душа предается небрежно сладостному чувству грусти нежной».
6 любезную небрежность. Галлицизм «aimable abandon».
7 вздор. В издании 1837 г. опечатка — «взор».
13 Фрейшиц. Подразумевается увертюра к «Der Freishütz» («Le Franc Archer», «Седьмая пуля», «Волшебный стрелок»), романтической опере Карла Марии фон Вебера (1786–1826), в первый раз исполненной в Берлине 18 июня 1821 г., а в Париже — 7 дек. 1824 г. (под названием «Робин, лесной стрелок»).
Демон, обитающий в лесу, дает стрелку волшебные пули. Злодей, которого зовут Каспар, запродался этому демону, причем оба влюблены в Агату, дочь главного лесничего герцога Богемского и проч. Во втором действии Агата, снедаемая меланхолией, открывает окно, и ее комнату заливает лунный свет. Магическая музыка, которая звучит в сцене Волчьего оврага, по мнению Джорджа П. Аптона и Феликса Боровского в их «Путеводителе по операм» (Нью-Йорк, 1928), — непревзойденный образец зловещей таинственности и т. п. Духи, скелеты, чудовищные животные наводят ужас на Макса, суженого Агаты, отправившегося, по наущению Каспара, в этот овраг для встречи с демоном и т. д.
Обожатели беллетризированных биографий могут вообразить княгиню Вяземскую и графиню Воронцову числа 10 июня 1824 г. в Одессе, разбирающими эти ноты в присутствии Пушкина, испытывающего «amitié amoureuse» по отношению к первой из них и пылко влюбленного во вторую. Примерно в то же время все трое на морском берегу в Одессе бросали вызов яростно накатывающим волнам — маленькое событие, которое, быть может, заставило нашего поэта перестроить тему Тавриды (см. коммент. к главе Первой, XXXIII).
Письмо Татьяны к Онегину
Семьдесят девять строк четырехстопным ямбом со свободной системой рифмовки ababacceffeggihhijojo; babaaceec; ; aabeebiicoco; babaceeciddi; baba. (Членение текста произвольно; идентичность букв в этих шести частях не означает тождества рифм; в русских изданиях отбивки обычно делаются после строк 21, 30 и 75).
Предполагается, что письмо было написано Татьяной по-французски; его и в самом деле намного легче перелагать обычной французской прозой, чем английскими ямбами. Четыре прозаические французские версии, к которым я обращался:
«Онегин», напечатанный Иваном Тургеневым и Луи Виардо в парижском «Revue nationale», XII и XIII, 48–51 (1863). Письмо Татьяны — в XIII, 49 (10 мая 1863).
«Письмо Татьяны к Онегину» в отрывках из «Евгения Онегина», «Œuvres choisies», перевод Андре Лиронделя (Париж, 1926).
Под таким же заглавием — в «Anthologie de la poésie russe» Жака Давида (Париж, 1946).
Из этих четырех переводов лучший — Лиронделя, которому лишь немного уступает более тяжеловесный перевод Тургенева — Виардо. Оба они точны. Дюпон изящно передает кое-где французский язык пушкинского времени, но допускает немало грубых промахов (например, передавая строку 16 «penser à un homme unique» ; в оригинале же «думать об одном» означает, разумеется, о чем-то, а не о ком-то) и вообще довольно вульгарен. Намного вульгарнее, впрочем, версия Давида, в которой встречаются такие неточности и плоские места, как «de faire en un seul rêve tous les rêves» (строка 16), или: «et le ciel m’a faite pour toi» (строка 34), или: «considère… que me taire c’est mourir» (строки 68–71).
В приведенном ниже дословном переводе письма Татьяны, благополучно сползающем, повторяю, в банальный французский язык, я обозначил строки, заимствованные из разных переводов, следующим образом: из Дюпона — [Du], из Тургенева-Виардо — [TV], из Лиронделя — [L] и из Давида — [Da]. Никак не обозначенные строки — мой вклад.
1 Я к вам пишу — чего же боле? Среди неуклюжих образцов русского силлабического стиха, которым сдобрены любовные сцены анонимной повести начала восемнадцатого века, перепечатанной Гуковским в его хрестоматии (Москва, 1938, см. коммент. к главе Первой, XLVIII, 12), — «Повесть об Александре, российском дворянине» (беззастенчивая переделка приторной немецкой повестушки) — есть следующие сетования несчастной в любви героини (с. 19):
5–7 Но вы… / Хоть каплю жалости храня, / Вы не оставите меня. Ср. в «Валерии» мадам де Крюднер: «Вы не откажете мне в своей жалости; вы прочтете мои строки без гнева» (Лимар — Валерии, письмо XLV).
См. также первое пространное письмо Юлии Сен-Пре: «…если искра добродетели тлеет в твоей душе…» (Руссо, «Юлия», ч. 1, письмо IV).
В отдельном издании главы строка 7 читается:
18 Но говорят, вы нелюдим. Тут скрыта нота, напоминающая место из «Адольфа» Констана (глава 3): «…характер, который считают нелюдимым и странным… сердце, одинокое среди людей» (ср. также «Корсар» в переводе Пишо, цитируемый в коммент. к главе Третьей, XII, 10).
В письме Вяземскому 29 нояб. 1824 г. из Михайловского Пушкин пишет: «Дивлюсь, как письмо Тани очутилось у тебя. N. B. Истолкуй мне это [оно, вне сомнения, распространялось Львом Пушкиным]. Отвечаю на твою критику: Нелюдим не есть мизантроп, т. е. ненавидящий людей, а убегающий от людей. Онегин нелюдим [необщительный человек] для деревенских соседей; Таня полагает причиной тому [его необщительности] то, что в глуши, в деревне всё ему скучно и что блеск один может привлечь его… если, впрочем, смысл и не совсем точен, то тем более истины в письме; письмо женщины, к тому же 17-летней, к тому же влюбленной!»
22 Зачем вы посетили нас? Выделяя в переводе «зачем», я, может быть, был под впечатлением изумительной записи Тарасовой (пластинку я как-то слушал в доме Эдмунда Уилсона в Толкотвилле), читавшей письмо Татьяны.
26, 62 Души неопытной волненья... Обман неопытной души (род. пад.). «Неопытная душа» (им. пад.) — галлицизм, une âme novice, так часто встречающийся в тогдашней литературе. Например, во французском «Вертере» (1804) Севеленжа катрен стихотворного эпиграфа начинается так:
Опытный читатель заметит, что «порывы первого горячего чувства» несколько напоминают строку 75 из «Первого снега» Вяземского, которую Пушкин одно время думал взять эпиграфом к главе Первой:
34 Ср.: Руссо, «Юлия» (Сен-Пре к Юлии, ч. 1, письмо XXVI): «Пред лицом неба… мы дадим обет жить и умереть друг ради друга».
Здесь Татьяна переходит с формального второго лица множественного числа на интимное второе лицо единственного числа, — прием, хорошо известный по французским эпистолярным романам того времени. Так, Юлия начинает обращаться к Сен-Пре на «ты» в третьем коротком письме к нему и дальше «ты» и «вы» перемежаются. В письме Татьяны «вы» после этого места прозвучит только под самый конец (строка 78, «ваша честь»).
35–46 Вся жизнь моя… вот он! Татьяна могла увидеть (допустим, среди стихов в альбоме сестры) элегию 1819 г., Марселины Деборд-Вальмор (1786–1859), своего рода Мюссе в юбке, лишившегося колоритности и остроумия:
45 Татьяна читала «Федру» (1677), I, III, Расина (который читал Вергилия):
При переводе «обомлела» утрачивается и звучность, и трепет, чувствующиеся в русском слове, которое чуть лучше, хотя тоже далеко не совершенно, передают французские глаголы «se pâmer» и «défaillir».
49 Модное занятие в те чувствительные времена. Вспоминаются такие французские гравюры, как «Добрая госпожа из замка»: юная дама, у которой в руках корзинка с провизией, — видно горлышко бутылки вина — на пороге бедной хижины; внутри нее одетый в лохмотья старик возводит к небу глаза и воздевает руки, а его жена молитвенно сложила руки на груди, младенец же разглядывает только что ему подаренную куклу.
53–53 Ср. стихи Винсента Кампенона в «Almanach des Muses» (1805):
Параллели такого рода могут быть умножены.
55 к изголовью (дат. пад.). Фр. «chevet». Очень галльская ситуация — фантазии, в которых возлюбленный проникает в опочивальню, эта молящаяся дева, этот ангел пополам с демоном. От сентиментальных картин такого рода всего шаг до дьяволиц, являвшихся по ночам соблазнять спящих мужчин в готических романах; и эти суккубы, и подобные видения — свидетельство безвкусицы Века разума.
56 с отрадой. Коварная опечатка в изд. 1837: «с отравой».
61 это всё пустое. Ср.: «Так мне симпатизирует! — пустое это» (Фанни, пробегающая письмо мисс Крофорд и испытывающая приступ совестливости, — Джейн Остин, «Мэнсфилд-парк», т. III, гл. 13).
«свободно переведенное» Изабель де Монтольё (Элизабет Жанна Полин Полье де Боттан) «Здравый смысл и чувствительность» («Raison et sensibilité, ou les Deux Manières d’aimer»), a на следующий год «Мэнсфилд-парк» в переводе Анри Вильмена («Le Parc de Mansfield, ou Les Trois Cousines», в действительности — две сестры и их кузина Фанни).
78 Но мне порукой ваша честь. Это трудно передать с точностью. В главе Третьей, XXXIV, 5 тем же выражением, только не «честь», а «Бог», пользуется няня, а в главе Четвертой, XIV, 5 Онегин говорит, что порукой будет совесть.
Ср.: Руссо, «Юлия» (первое длинное письмо Юлии к Сен-Пре, ч. 1, письмо IV): «Однако ж…. если в ней [в душе ее корреспондента] сохранились благородные чувства» и «Свою честь я осмеливаюсь вверить твоей».
XXXII
На левом поле черновика (2370, л. 7 об.; воспроизведен Эфросом, с. 203) рядом со строками 5–7 Пушкин графически воплотил свой образ Татьяны. Прелестная грустная девушка, положившая голову на руку, волосы спадают на обнаженное плечо, в вырезе прозрачной рубашки едва проступает место, где расходятся груди (см. также коммент. к главе Первой, XLVIII, 2). Ниже профиль, который можно идентифицировать, — отец Пушкина, с которым он встретился или должен был встретиться в Михайловском после разлуки в четыре с лишним года.
Я думаю, до этой строфы Пушкин мог довести рукопись к июню 1824 г., когда оставалось полтора месяца до отъезда из Одессы в Михайловское; однако ясно и то, что возобновить работу над этой же строфой он мог лишь около 5 сент. 1824 г., уже в Михайловском.
1 то вздохнет, то охнет. Непереводимое русское восклицание «ох», которым выражается усталость или огорчение, — что-то схожее есть в языке ирландцев, но у русских скорее стон, чем сетование, и в конце очень резкое придыхание.
3 Облатка розовая. Конверты в ту пору еще не придумали; сложенное письмо запечатывалось посредством кусочка засохшего теста, в данном случае — подкрашенного чернилами. Личный знак на этой печати мог быть проставлен, если на нее капнуть растопленным воском и приложить свою монограмму (см. XXXIII, 3–4).
5 Уменьшительное и ласкательное существительное (от «головы»), которое часто встречается в жалостных народных песнях. Обычная уменьшительная форма — до противности жеманное «головка».
6 В 1820-е годы девушка обычно не снимала и в постели свою прозрачную, с низким вырезом сорочку, надевая ночную рубашку или специальную кофту, или и то, и другое, поверх нее. Для вечерних омовений у юной красавицы, перенявшей английские манеры, имелась в ее уборной жестяная ванна, наполненная горячей водой (которую приносили в кувшинах или бадьях), — а в зависимости от обстоятельств, думаю, менялось и белье. Что до молодых русских провинциалок, они, вероятно, предпочитали еженедельную баню, — бани имелись в любом поместье. В описываемую ночь Татьяна вообще не ложилась — она явно накинула свое одеяние прямо перед тем, как к ней вошла няня.
14 Под последней строкой исправленного черновика текста в тетради 2370, л. 11 об., Пушкин сделал помету «5 сентября 1824 u. l. d. E. W.».
Кременчуг, Чернигов, Могилев и Витебск, прибыл в Опочку 9 авг., преодолев 1075 миль за десять дней. Псковский губернатор Б. Адеркас 4 окт. докладывал прибалтийскому губернатору Ф. Паулуччи, что «статский советник» Сергей Пушкин согласился помочь правительству и бдительно наблюдать за сыном в Михайловском, родовом поместье Пушкиных близ Опочки. Это привело в октябре к семейному скандалу, и около 17 нояб. родители поэта уехали из Михайловского.
XXXIII
1 Она зари не замечает. Читателю русского текста надо непременно отметить для себя протяженную интонацию этой строки, столь бесхитростной в буквальном своем содержании и столь богатой оттенками, подразумевая мелодию. Тот же томительный и жалобный лейтомотив снова прозвучит в главе Пятой, XXII, 1 и в последней, Восьмой главе, XXX, 1 и XLII, 1, каждый раз возникая в начале строфы.
3–4 Ср.: Байрон, «Дон Жуан», I, CXCVII, письмо Юлии:
В переводе Пишо (1823): «Je n’ai plus rien à dire, et je ne puis quitter; la plume; je n’ose poser mon cachet sur ce papier».
6 Филатьевна седая. будет зваться, но все три ее отчества начинаются с «Ф». Она Фадеевна (дочь Фаддея) в черновиках и в беловой рукописи, Филипьевна (дочь Филиппа) в изданиях 1827 и 1833 гг., пока не станет Филатьевной в издании 1837 г.
XXXIV
родная… Мой друг… милая моя. Ласковые имена, с которыми старушка няня обращается к Татьяне: «мой свет» (XVIII, 7), «дитя мое» (XIX, 6, 12 и XXXIII, 8), «Сердечный друг» (XX, 3 и XXXV, 2), «красавица» (XXXIII, 9), «пташка ранняя моя» (XXXIII, 10), «родная» (XXXIV, 2), «Мой друг» (XXXIV, 5), «милая моя» (XXXIV, 11) и «душа моя» (XXXV, 10).
6 внука [няни]. Насколько мы можем предполагать, это тот самый мальчик (в первом черновике его зовут Тришка, т. е. Трифон), который подавал сливки в главе Третьей, XXXVII, 8, а возможно, и совсем малыш, заморозивший пальчик в главе Пятой, II, 9–14.
7–8 … к тому… / К соседу. Татьяна старается выговорить имя Онегина, но способна произнести лишь первую букву, а потом пробует сказать о нем описательно (тот мужчина, тот человек), пока не подворачивается спасительная форма — «сосед» (для нее вполне определенный сосед, но для няни просто один из окрестных помещиков).
Очень занятно, что, даже если бы Татьяна набралась духу произнести имя полностью, сделать это она бы не смогла, поскольку за начальным «О» следует ударный слог, а «Онегину» не умещается в этом сегменте строки. Назови его она, и стих провис бы: «с запиской этой к Онегину». Сам факт, что «О» приходится на опорную долю стопы, позволяет предположить, что Татьяна пользуется им как шифром (см. монограмму в XXXVII, 14).
Смущение и затрудненное дыхание Татьяны замечательно переданы строкой 8:
— посредством скольжения на второй стопе («ду» «да»), после которого она, торопясь, продолжает:
— где исключительно редкий метрический рисунок (полускольжение, скольжение, ударный, ударный) повторен дважды подряд:
В отдельном издании главы опущено третье «к» в строке 8, что не нарушает дательного падежа.
XXXV
— на л. 12 тетради 2370 под строфой XXV (парафраз Парни), отсутствующей в беловой рукописи и датируемой, как предполагается, последней неделей сентября 1824 г. (после строф, подводящих к письму Татьяны, самого письма и XXXII–XXXIV — они уже готовы).
6 Ах, няня, няня! до того ли? «Разве время сейчас [разве я настроена сейчас] это сделать?»
8 дело о письме, «Il s’agit d’une lettre». Галлицизм в речи Татьяны тут очень пикантен, поскольку сразу за ним идет очень русский оборот в устах няни «дело, дело» (строка 9) в смысле «Что же ты разволновалась, все правильно».
12 Психологически понятно: отчаянный шаг сделан, Татьяна выпустила из рук письмо.
XXXVI
2 всё нет, как нет. Отрицание частного («еще нет») посредством общего отрицания («как нет»).
3 с утра одета. Т. е. готова к приему гостей, в ожидании Онегина.
8 — до главы Восьмой.
Хронология трех визитов Онегина к Лариным: первый — конец июня 1820 г. (читателю не следует забывать, что в моих комментариях даты везде даны по старому стилю, помимо специально оговариваемых случаев); второй — конец июля; третий — 12 января следующего года. Пушкинская хронология тут не слишком «реалистична».
12 Подразумевается, что Онегина задержали письма. Татьяна на одно ужасное мгновенье подумала, что он все еще читает ее письмо и пишет пространный ответ на него.
Понятно, что скрытный Онегин ни словом не обмолвился в разговоре с простодушным Ленским о письме от Татьяны, так что в устах Ленского упоминание о почте вполне невинно.
XXXVII
XXXVIII
2 Крайне сомнительно, чтобы «взор» мог быть «полон слез».
Исключительное обилие обозначений органов зрения характерно для русской литературы: взоры, очи, глаза (фр. «regards», «prunelles», «yeux». См. также коммент. к главе Восьмой, XV, 4).
4 Здесь это слово не обязательно означает, что «они [всадники] подъезжают галопом». Думаю, речь идет о том, что Евгений быстро приближается к дому в своей коляске с кучером, запряженной (предположительно) тремя лошадьми. Иллюстраторы, однако же, сочли, что он приехал верхом.
4, 7 на двор. на двор. Это словечко «двор» — прекрасный «cheville» для стихоплета, но мука для переводчика. Дело в том, что огороженное пространство, которое им обозначено, может по-разному трактоваться. Можно сказать «холодно на дворе», и это будет означать пространство за пределами дома, а можно — «ехать со двора» (как в главе Шестой: XXIV, 14), и тогда, наоборот, двор означает часть поместья: «место обитания», «дом», группа зданий, составляющих поместье, а в особенности — постройки рядом с жилым помещением; в то же время двор не внутри, а вне дома, так что тут некоторая связь внешнего и внутреннего. «Двор» может означать и Императорский Двор, как в главе Восьмой, XLIV, 10. (См. также коммент. к главе Первой, IV, 4, к главе Второй, XXXIV, 14 и главе Пятой, I, 2).
5 Ах! В этом восклицании «х» резкое, как и в «ох» (см. коммент. к XXXII, 1). В русском употреблении глагол после таких междометий необязателен. Пушкин уже использовал схожую конструкцию (1813) в «Монахе», песнь II, поэме, написанной, когда ему было четырнадцать лет («Панкратий: „Ах!“… и вдруг проснулся он»).
6 Татьяна прыг... От «прыгнуть». Форма «прыг» — так называемый «усеченный» глагол (несклоняемое «прыг» вместо третьего лица женского рода «прыгнула» — прошедшее время), что грамматически совпадает с «глагольным усечением» (т. е. случаями, когда само усечение выполняет функции глагола — ср. «Татьяна ах!» в главе Пятой, XII, 8 — так как «ах» может, в свою очередь, рассматриваться как усеченное «ахнуть») и родственно другой очень русской форме, «спрягаемому инфинитиву», например, там же: «он реветь» (он начинает реветь). Существует и третья схожая форма, когда действие настолько стремительно, что глагол, его обозначающий, вообще отсутствует (например, глава Шестая, XIX, 14 — «и на крыльцо», т. е. выходит, выбегает на крыльцо).
14 —XXXIX, 1 Редкий пример прямого перетекания одной строфы в другую. Прием превосходно передает возбужденное состояние Татьяны. Он отзовется в главе Восьмой (XXXIX, 14—XL, 1), где таким же ритмом переданы метания Онегина.
Татьяну поразил не сам по себе приезд Онегина (она его ждала в XXXVI, и Ленский только что сказал, что он приедет), а то, что он не ответил на ее письмо до этого визита. В эпистолярных романах, на которых воспитывалось ее чувство, ответ давался письмом, а не словесно. Не знающая правил реальность разрушает предустановленный порядок романтической словесности.
Описывая, как Татьяна, выскочив из-за стола, мчится в сени и потом в парк, Пушкин дает читателю представление о месте действия. Татьяна прыгнула в боковые сени, затем с крыльца на двор и в сад. Затем обежала куртины, т. е. клумбы в виде дисков, полумесяцев и прямоугольников, мостики, перекинутые над оврагами, и лужок («кошеный лужок» вычеркнут в беловой рукописи), влетела в парк по аллее, ведущей через лесок к озеру, но прежде, чем очутиться у озера, свернула с дорожки, бросившись сквозь непременные в каждом русском сельском поместье цветники, составлявшие предмет его гордости, — кусты сирени (или, как у Пушкина, «кусты сирен»: необычное словоупотребление, но имеется в виду, по Линнею, Syringa vulgaris, вывезенная из Азии через Турцию и Австрию в шестнадцатом веке, эмансипировавшаяся родственница ценимой в домашнем хозяйстве маслины).
Татьяна добегает до скамьи на тропе вдоль ручья (выводящей опять на аллею в главе Третьей, XLI). За ручьем простирается огород или же сад, где служанки собирают ягоды. Мимо этого сада они с Онегиным вернутся домой в главе Четвертой, XVII (встретившись в липовой аллее, куда она забредает в главе Третьей, XLI и которую вспомнит в главе Седьмой, LIII, 13–14 и главе Восьмой, XLII, 11).