что наткнулась на этот
Значение слова «наткнуться»
2. Случайно или неожиданно обнаружить что-л., встретиться с кем-, чем-л. Она, вероятно, никак не ожидала нас встретить, как говорится, наткнулась на нас. Тургенев, Касьян с Красивой Мечи. Не успели мы сделать и двухсот шагов, как снова наткнулись на следы тигра. Арсеньев, По Уссурийской тайге.
Источник (печатная версия): Словарь русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. — 4-е изд., стер. — М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999; (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека
НАТКНУ’ТЬСЯ, ну́сь, нёшься, сов. (к натыка́ться), на кого-что. 1. Наскочить на что-н. острое. Зачем не наткнулся ты на штык или не подвернулся под картечь? Пшкн. 2. Двигаясь, неожиданно прийти в соприкосновение с кем-чем-н. Обогнул сарай и наткнулся на пустые кусты. Чхв. 3. перен. Неожиданно обнаружить что-н., встретиться с кем-чем-н. (разг.). Однажды, пробегая уже не совсем свежие «Московские ведомости», Аратов наткнулся на следующую корреспонденцию. Тргнв. Нежданов отправился дальше и наткнулся на самого Маркелова. Тргнв. Н. на препятствие. Н. на неприятеля.
Источник: «Толковый словарь русского языка» под редакцией Д. Н. Ушакова (1935-1940); (электронная версия): Фундаментальная электронная библиотека
наткну́ться
1. наскочить, напороться на что-либо острое ◆ Наткнувшись на острый предмет, мы сразу же испытываем резкую боль. А. Аскадский, «Отчего рвутся нити» // «Химия и жизнь», 1970 г. (цитата из НКРЯ)
2. двигаясь, неожиданно натолкнуться на кого-либо, что-либо ◆ Раза два я наткнулся на плетень, раз чуть не свалился в канаву, чуть не споткнулся о лежавшую на земле крестьянскую лошаденку… И. С. Тургенев, «Стук. стук. стук!», 1870 г. (цитата из НКРЯ) ◆ Но минут через десять, когда служба кончилась, дьячок, выходя из церкви, встретил на пути своём препятствие. ― На человека наткнулся! ― крикнул он, ― ишь, пьяница, растянулся! М. Е. Салтыков-Щедрин, «Мелочи жизни», 1886–1887 г. ◆ Сделав шаг от плиты, я наткнулся на другой предмет… И представьте мой ужас! Это был деревянный крест… А. П. Чехов, «Ночь на кладбище», 1885–1886 г. (цитата из НКРЯ) ◆ Через минуту зонд наткнулся на твёрдое препятствие. С. В. Логинов, «Драгоценнее многих (медицинские хроники)» // «Наука и жизнь», 2007 г. (цитата из НКРЯ)
3. разг. случайно или неожиданно обнаружить что-либо, встретиться с кем-, чем-либо ◆ И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Л. Н. Толстой, «Война и мир», Том четвертый, 1867-1869 г. ◆ Вышедши на улицу, он наткнулся на какого-то прохожего и спросил, не знает ли он, где живет учитель Леонтий Козлов. И. А. Гончаров, «Обрыв», 1869 г. ◆ Шёл за прозой, а наткнулся на поэзию… А. П. Чехов, «Иванов», 1887 г. ◆ Перебирая свой архив, я наткнулся на снимки, выполненные 60 лет назад. С. Вайнштейн, «Очевидцы о Тунгусском метеорите» // «Наука и жизнь», 2008 г. (цитата из НКРЯ)
4. встретить препятствие, противодействие своим замыслам, планам, своей деятельности ◆ ― Я вам говорю, я приехала и прямо на интригу наткнулась. Ф. М. Достоевский, «Бесы», 1871-1872 г. ◆ Но тут, помимо моих скудных сведений, я наткнулся на полную невозможность ставить диагнозы, потому что признаки болезни у всех моих пациентов были всегда одни и те же: «в середине болит» и «ни есть, ни пить не можу». А. И. Куприн, «Олеся», 1896 г.
Делаем Карту слов лучше вместе
Привет! Меня зовут Лампобот, я компьютерная программа, которая помогает делать Карту слов. Я отлично умею считать, но пока плохо понимаю, как устроен ваш мир. Помоги мне разобраться!
Спасибо! Я стал чуточку лучше понимать мир эмоций.
Вопрос: слабосильный — это что-то нейтральное, положительное или отрицательное?
Что наткнулась на этот
Свидетели по делу блогера Юрия Хованского утверждают, что случайно услышали песню о «Норд-Осте» летом 2018 года, а спустя несколько лет наткнулись на видео. Об этом сообщает РБК со ссылкой на материалы дела, их подлинность подтвердил адвокат Александр Передрук, защищающий блогера.
По информации издания, дело Хованского строится на показаниях троих петербуржцев, который утверждают, что в 2018 году случайно услышали песню блогера «на улице или в баре». Их допросили в сентябре-октябре 2021 года — через три месяца после начала следствия.
Первый, Андрей Германович Бакулин, уверяет, что в августе 2018 года был с приятелем в одном из баров недалеко от метро «Невский проспект». Он рассказал, что один из посетителей включил на телефоне песню, которую свидетель счел «отвратительной».
Посетитель ответил, что смотрит «Skype-конференцию», а исполнитель — Хованский. Через 2,5 года Бакулин наткнулся на видео с этой же песней, снова «испытал возмущение» и 16 апреля 2021 года попросил Центр «Э» проверить творчество блогера.
Вторая свидетельница — Светлана Андреевна Гаврилкина — утверждает, что летом 2018 года отдыхала с коллегой в баре Oliver. Песню Хованского она, как и Бакулин, услышала из телефона сидевшего рядом посетителя, а спустя 2,5 года наткнулась на видео в ютубе и обратилась в Центр «Э».
Третий свидетель — Иван Александрович Бендь — вспоминает, что в августе 2018 года пошел в парк Победы после работы. Сидя на скамейке у фонтана, он увидел группу подростков, которые слушали песню Хованского.
Как уточняется в материалах, следователь спросил каждого, почему свидетели уверены, что слышали песню именно в августе 2018 года. Бакулин ответил, что ему запомнилось то лето, потому что он не смог поехать на юг с женой и ребенком; Гаврилкина осталась в Петербурге из-за работы над научной статьей, а Бендь пояснил, что тогда у него сломалась машина, и «это хорошо запомнилось».
Как подчеркивает РБК, все три протокола «примерно наполовину» состоят из одинаковых фраз и абзацев. Каждый свидетель назвал песню Хованского «отвратительной» или «омерзительной», а ее содержание описано так: «Содержание песни было направлено на восхваление терроризма и террористических актов. Я помню, что в песне были строки про террористический акт в театре «Норд-Ост» с нецензурным восхищением данной трагедией »
Каждый из допрошенных спросил у человека с телефоном о певце, каждому ответили, что это «онлайн-конференция в Skype», а исполнитель — Хованский.
Адвокаты отказались раскрывать личные данные о свидетелях, но РБК обнаружил, что двое из них связаны с МВД. Бакулин искал работу оперативника или дознавателя в петербургской таможне и записан в приложении GetContact как «Андрей Убойный, Андрей УгРо Питер, Андрей Бакулин (оур убойный Фрунзенский)».
Бендь, судя по информации из соцсетей, в 2006 году окончил Санкт-Петербургский университет МВД и работал оперуполномоченным в 2005-2008 годах.
Защита полагает, что дополнительные свидетели понадобились из-за ошибки — следователь возбудил дело за пределами сроков давности.
Блогер регулярно отправляет письма из СИЗО, которые публикуются в соцсетях. Девушка Хованского опубликовала одно из таких писем. В нем блогер пишет: «Несмотря на то, что вся страна знает, что ту песню я спел в 2012 году, следствие отказывается принимать доказательства этого. Вместо того, чтобы расследовать преступление, следователи просто перенесли время действия в 2018 год, завербовав подставных свидетелей».
Хованского обвиняют в оправдании терроризма (часть 2 статьи 205.2 УК) из-за видео, на котором он пел песню со словами «[Теракт на мьюзикле]»Норд-Ост» — это было ******* [отлично]». Блогер извинился за песню на видео Следственного комитета. С 10 июня он находится в СИЗО, в августе его внесли в реестр террористов и экстремистов.
Жуткая находка: что делать, если вы обнаружили труп?
Смотрите первые серии детектива «Запасной инстинкт» в субботу, 17 октября, в 13:15 на телеканале «МИР».
Но как поступать, если вы обнаружили труп в реальной жизни? Насколько велики шансы оказаться главным подозреваемым и стоит ли пытаться оказать первую помощь? Куда обращаться в первую очередь и можно ли просто пройти мимо? Ответы на эти вопросы корреспондент «МИР 24» узнал у юристов.
Кому звонить и как себя вести при обнаружении трупа? Инструкция
Адвокат-криминалист, заместитель заведующего Бюро адвокатов «Де-юре» Александр Погодин отмечает, что в случае такой находки перед гражданином стоит две задачи: выполнить свой гражданский долг и сообщить о нахождении трупа в соответствующие правоохранительные органы (МВД, следственный комитет) и специализированные службы (медицина, МЧС), а также обезопасить себя от возможных подозрений в убийстве.
Александр Погодин дает четкую инструкцию, как повести себя на месте преступления, чтобы не только не навредить следствию, но и не навлечь на себя подозрения:
Могут ли осудить за неправильно оказанную первичную медицинскую помощь?
При отсутствии очевидных признаков смерти многие из нас задаются вопросом: «Вдруг человек еще живой и можно ли его спасти своими силами?». Однако и тут есть нюанс, неправильно оказанная помощь может навредить человеку, вплоть до летального исхода.
По словам Александра Погодина, заведомое оставление без помощи человека, находящегося в опасном для жизни или здоровья состоянии и лишенного возможности принять меры к самосохранению по малолетству, старости, болезни или вследствие своей беспомощности, в случаях, если виновный имел возможность оказать помощь этому лицу и был обязан иметь о нем заботу либо сам поставил его в опасное для жизни или здоровья состояние, влечет уголовную ответственность по статье 125 УК России.
Однако адвокат Константин Кудряшов успокаивает: такие случаи редки и почти наверняка никакой ответственности за неоказание помощи человек не понесет. Но следует помнить, что жизнь человека – это высшая ценность и правильно оказать посильную помощь любому умирающему на ваших глазах человеку или вызвать экстренные службы.
Как поступить, чтобы не стать главным подозреваемым?
Отдельно следует остановиться на мерах, которые следует принять, чтобы избежать подозрений со стороны правоохранительных органов. Если человек своевременно сообщил о факте нахождения трупа соответствующим службам и правильно вел себя на месте происшествия, таких рисков немного. И наоборот, скрывая информацию о нахождении трупа, можно навлечь на себя подозрение.
«Если человек погиб в результате преступных действий, то обнаруживший труп всегда может быть под подозрением, особенно, если ведет себя подозрительно, нервничает, путается в показаниях, и не важно, чем такое поведение вызвано, то ли необычностью ситуации, то ли просто личными особенностями переживания стресса», – рассказывает адвокат, доцент Финансового университета при правительстве РФ Виталий Пичугин.
Может быть, тогда стоит просто пройти мимо, как говорится «от греха подальше» и не сообщать о неприятной находке?
«Никакого наказания за то, что вы пройдете мимо трупа, вы не понесете. Но то, что за это нет наказания, не означает, что так поступать правильно. Стоит подумать и о родственниках умершего – сообщение о находке поможет детям, супругам, родителям умершего похоронить его «по-человечески». При этом с человека, который нашел труп, полиция возьмет объяснение об обстоятельствах обнаружения, это займет примерно полчаса. На допрос к следователю Следственного комитета России будут вызывать, только если погибший умер насильственной смертью – то есть был убит, а это, все же редкость», – комментирует Константин Кудряшов.
Однако бывает и печальный исход ситуации, поэтому следует помнить об осторожности и самим не становится нарушителем закона, ведь это может сыграть с вами злую шутку.
Но, в основном, как заключает Константин Кудряшов, человеку, который нашел труп, если он не является убийцей, переживать не о чем – методы современной криминалистики достаточно точно определяют время и причину смерти, носила ли она естественный или насильственный характер.
Мой ласковый и нежный сталкер: история женщины, для которой преследователь стал единственным родным человеком
У меня нет собственного дома. Я не владею вещами, которые не могу носить с собой. Я обитаю в разных скудно обставленных домах в обыкновенных американских городах. Просуществовав месяц в тишине и покое, по его истечении я, как и все остальные приверженцы «Круговорота», еду на автобусе или поезде навстречу следующей точке на карте. Это отчасти похоже на игру в музыкальные стулья, только у каждого есть стул, их количество не уменьшается, а только увеличивается по мере того как к легкому образу жизни приобщаются новые люди. Коэффициент успешности «Круговорота жизни» равен ста процентам. Иными словами, никто пока не умер, по крайней мере не умышленно, по крайней мере не в апартаментах «Круговорота жизни», или, по крайней мере, мне об этом неизвестно. Двадцать пятого числа каждого месяца приходят уведомления, сообщающие следующий пункт назначения, — новый адрес и маршрут.
Я не знакома ни с кем из своего круговорота лично — они всегда выходят из места, к которому я подъезжаю, или входят в место, которое я только что покинула, — но, полагаю, все согласятся, что наша жизнь стоит того, чтобы жить, при условии, что мы не живем собственными жизнями. У нас общие дверные коды и почтовые ячейки, но мы знаем друг друга лишь по тени и никогда в лицо. Мы читали оставленные друг другом отзывы — простая регистрация при въезде. Хорошее спальное место. Тихое место. Место. И этого достаточно. Знать людей исключительно по их мыслям — вполне достаточно.
Однажды ночью я ехала в автобусе из одной жизни в другую, и мужчина, сидящий через проход, спросил меня, что означает моя татуировка. Мне не хотелось разговаривать ни с ним, ни с кем-либо, поэтому я притворилась, что не слышу, но он еще раз окликнул меня…
Я попыталась перестать дышать. Я попыталась умереть.
— Мисс, ваша татуировка…
Я чувствовала, что он показывает пальцем на татуировку, на скрывающуюся за татуировкой меня.
— Я бы хотел знать, в чем ее смысл. — Он повысил голос, словно я его просто не расслышала, и замахал руками перед моим лицом. — Простите, мисс? Что она означает?
— Не могу сказать, — прошептала я, не поворачиваясь к нему.
Одна из причин, по которым я не хотела объяснять значение татуировки, состояла в том, что я самодостаточна; «Круговорот жизни» научил меня, что больше чем достаточно одинокого обладания собственным рассудком и заботы о нем, и в жизни просто нет места для мыслей других людей. Вторая причина, по которой я не хотела разговаривать с этим незнакомцем, крылась в том, что по своему опыту до «Круговорота жизни» я знала, что иногда незнакомцы убеждали меня отправляться в места и совершать поступки, которые не заканчивались ничем хорошим. Все проблемы исходили от незнакомцев, стоило только взглянуть им в глаза и заговорить, а мне больше не нужны были проблемы.
Еще одна причина заключалась в том, что я очень устала. Я не спала уже тридцать шесть или тридцать семь часов, потому что всю ночь старалась не оставить никаких следов в доме, драила каждую поверхность и тщательно обследовала ковер в поисках выпавших волосков, что вошло в привычку еще до «Круговорота». Я отмывала ванную комнату с хлоркой, когда зазвонил телефон.
В том доме мой телефон, казалось, вступил в сговор с сетью колонок — акустической системой, установленной в каждой комнате. Акустическая система проявляла необъяснимое своеволие, принимая и делая вызовы; иногда после первого же звонка раздавался щелчок, и дыхание звонящего исходило из каждой колонки в доме, словно мы были единой дышащей амебой.
Когда телефон зазвонил, я осознала, что заняла позу животного, чтобы вымыть пол в душевой. Я замерла, надеясь, что на этот раз все обойдется и акустическая система переведет звонок на голосовую почту, но раздался щелчок и рокот какого-то далекого мира.
— Алло? — нерешительно произнесла я.
— Это я, — отозвался мужской голос, но я не знала никого, кто мог бы представиться таким образом, а потому сказала мужчине, что он ошибся номером.
— Нет, — сказал он, — я набрал правильный номер.
Он попросил меня к телефону, назвав по имени.
— Я слушаю, — сказала я, начиная подозревать, что этот мужчина — один из тех, кому платят деньги, чтобы он звонил людям и просил у них денег. Но мои деньги его не интересовали. Интересовала я. Звонил мой сталкер.
Я уже давно не получала от него вестей. Он задавал обычные вопросы — «Где ты?», «Ты одна?» и так далее, — а я выдавала неизменно уклончивые ответы, на цыпочках ходила по дому, надевала толстовку, выключала свет в комнатах, искоса выглядывала в окна и запирала двери. Мне не нравилось, что сталкер меня преследует, но не могу не признать: есть что-то умиротворяющее в том, чтобы подвергаться преследованиям одного и того же человека больше двадцати лет. Эти преследования были единственным постоянным явлением в моей жизни, помимо меня самой, и служили своеобразным заменителем друзей или брака.
Но мой мозг вытеснял эту информацию — я помнила лишь, что его голос звучал печально, словно осевший пирог, желтый пирог с мягкой крошкой, прогнувшийся под тяжелой глазурью.
В последние годы мой сталкер реже звонил с обвинениями и все чаще — от скуки или из вежливости, чтобы сообщить мне, что он стоит у меня под дверью и знает, что я дома, и хочет поговорить вживую. По большей части он звонил от скуки, но звонки вежливости были более запоминающимися благодаря приездам копов и тому подобному. Для меня всегда было загадкой, каким образом он узнавал, где я, но, очевидно, такова уж работа сталкеров: то, что другим может показаться почти невозможным, вполне нормально для тех, кто выбрал такое призвание. Скоро стало ясно, что звонок обусловлен скукой, а не вежливостью, и, поскольку мы уже давно не разговаривали, беседа блуждала и топталась на месте, как если бы мы были родственниками, избегающими упоминаний о старой обиде.
Посреди разговора я заметила сидящего на краю книжной полки воробья со взъерошенными перышками и обеспокоенными глазками, словно он тоже только что получил тревожный звонок. Я знала, что птица попала в дом по моей вине, ведь я часто оставляла окна и двери открытыми и замечала это только спустя много часов или дней, поэтому почувствовала себя одновременно виноватой и испуганной: я боялась птицы, боялась за нее, была расстроена ею и за нее. Я хотела, чтобы она улетела прочь. Пока из расположенных по всему дому колонок доносился голос моего сталкера, я, вооружившись кулинарной книгой и полотенцем, гоняла воробья по гостиной, пытаясь направить к задней двери.
В это время мой сталкер рассказывал о планах на будущее, желании, чтобы я как-нибудь заглянула к нему в гости, мести, которую он однажды надо мною совершит, и множестве жалоб на мир. Эти жалобы общего характера часто возбуждали мое сочувствие, поскольку я возражала против тех же чудовищных жестокостей и нелепостей, что и он; возможно, как раз поэтому мне было так сложно поставить собственную безопасность и неприкосновенность личной жизни выше желания как-то ему помочь. Попадая в точку пересечения наших чувств, я поневоле щурилась, и общая картина происходящего размывалась.
— Где ты? — вот уже в девятый или десятый раз спросил он. — Похоже, в пещере.
— О да, — сказала я. — Я в пещере.
— Ясно, но в какой? Я знаю множество пещер, — сказал он. — Я знаю каждый уголок многих пещер.
Я бы спросила его, что он имеет в виду, — ведь оба мы знали, что пещеры скрывают больше тайн, чем знают большинство людей, — но мое внимание было слишком сосредоточено на воробье. Мне казалось, что у любой разумной птицы должен быть какой-то внутренний механизм, помогающий быстро спасаться из замкнутых пространств, но эта птица не обладала такой способностью, а лишь залетала в углы и находила недолгий покой под листьями папортника. Однако, чем дольше я пыталась выдворить ее с помощью книги и полотенца, тем больше удивлялась, насколько мне нравится быть огромной устрашающей силой, олицетворением самой смерти. Я ощущала волнующее замешательство: с кем мне следует отождествлять себя прежде всего, с птицей или с собой?
— Это большая серая пещера, — сказала я своему сталкеру. — Здесь много летучих мышей.
— И все-таки это правда.
— Докажи, — сказал он в тот самый момент, когда птица с клекотом вспорхнула к потолку, потом к окну, стукнулась об него, упала и снова заклекотала. В результате создалось впечатление пребывания в полной летучих мышей пещере, и я почувствовала, что мы с птицей стали одной командой, артистическим дуэтом, способным инсценировать любую небылицу.
— Но почему вы не можете сказать мне, что она означает? — спросил мужчина в автобусе, вырвав меня из воспоминаний о птице и телефонном разговоре со сталкером. Я закрыла глаза ладонями, но мужчина не отступал…
— Почему вы не можете просто сказать, что означает ваша татуировка? Разве вы не знаете, что она значит? Она ведь выбита на вашем плече. Такая огромная! Такая необычная!
Послушайте, я знаю, что нехорошо стремиться увидеть на лицах людей такое выражение — например, как у моей жены, когда я сказала ей, что ухожу. То самое лицо. Что со мной не так, если мне хотелось его увидеть? Я знала, что она хотела от меня избавиться, но мне было чрезвычайно приятно опередить ее и уйти первой. Есть ли в этом что-то неправильное? Неправильно ли подозревать, что со мной что-то не так, или же не подозревать, что со мной что-то не так, еще более неправильно? Возможно, способность разглядеть свои недостатки — самое правильное, что есть в человеке?
Без сомнения, вера в существование некоего надлежащего порядка, в который человек может себя привести, как если бы он был ящиком для инструментов и все гайки и гвозди прошлого нужно было разложить по соответствующим контейнерам, чтобы починить будущее, — так вот, вера в то, что человек может достичь совершенства, является западней или же единственным гуманным убеждением, оставшимся у человечества. Мне этот вопрос невыносим. Вот почему мне необходимо избегать людей.
Тогда, в автобусе, я опустила взгляд на свое левое плечо и поняла, что больше не могу с уверенностью ответить, что означает татуировка. Кажется, она была как-то связана с моей женой, глупой любовью к ней, и ее заблуждением, что однажды я превращусь в человека, которого она сможет полюбить. Те годы прошли, словно плохое бессмысленное кино, включив которое, не оторвешься до финальных титров. То были веселые времена, но все пошло под откос.
Брат жены регулярно звонил, чтобы напомнить: если однажды в нашей маленькой квартирке начнется пожар, у нас будет всего один метод эвакуации, если только мы не вызовем профессионального сварщика, который придет и снимет с передних окон — наших единственных окон — кованые решетки, но мы всегда отвечали: нет-нет, не волнуйся, все в порядке. Позже стало ясно, что мой шурин был единственным, кто видел, что наши жизни обречены, нам стоило к нему прислушаться. Оставался всего один метод эвакуации, а нужно всегда иметь запасной, иначе сгоришь.
— Это грустная история? — спросил мужчина в автобусе. — Или счастливая?
Как бы мне ни хотелось, чтобы он оставил меня в покое, я была благодарна ему за то, что своим вопросом он любезно предоставил мне выбрать один из двух вариантов ответа. Но я понимала, что ему ничего не известно о методах эвакуации.
— Счастливая история… или… грустная?
Я как можно незаметнее взглянула в его сторону и увидела, что рядом с ним, на сиденье у окна, сидит женщина, затейливо укутанная в бесчисленное множество шарфов. Она явно была его спутницей, но то ли не замечала, как он допрашивает меня, татуированную женщину через проход от них, либо ей было все равно. Казалось, что она уже много лет не прислушивается ни к единому его слову и просто смиренно находится рядом, всегда краем уха слышит его голос, следует за ним или терпит его преследование. Очевидно, она тоже была приверженкой «Круговорота жизни», но нашла способ оставаться в одной и той же жизни, позволяя этой жизни вращаться вокруг нее.
— Это грустная история, не так ли? — спросил мужчина.
Скорее всего, это действительно была грустная история, вот только я не могла вспомнить, какая именно. Забавно, что слабая память —лучшие доспехи. Между тем я начала делать татуировки, чтобы помнить, что я, в сущности, прежний человек, путешествующий сквозь годы. Работает ли это? Не могу сказать. Похоже, что моя память так и не улучшилась, у меня возникают сложности даже с простыми вещами: нынешним годом; основными законами существования; причинами, по которым нельзя проникаться к сталкеру.
— Вам нравятся грустные истории, не так ли? — спросил он.
Разумеется, он был прав. Мне не обязательно было отвечать.
— А татуировка… У нее есть смысл, не так ли? — спросил он.
— Да, — сказала я. — Да, у нее есть смысл.
— И люди иногда вас о ней спрашивают?
— И что вы им говорите?
— Ничего не говорю, — ответила я, помолчав.
— Да, я ничего не говорю.
— И что? Вы просто хотели бы, чтобы они не спрашивали?
— Вы хотели бы, чтобы люди вас о ней не спрашивали?
— Но я вижу ее, вижу вашу татуировку. Она довольно большая.
Я не отвечала и не шевелилась. Прошло несколько мгновений.
— Люди постоянно вас о ней спрашивают, не так ли?
— Но если иногда вы все-таки им отвечаете, то что вы им говорите? Что вы им рассказываете?
Я вздохнула и отвела взгляд, но было слишком поздно, потому что теперь мы с этим незнакомцем разделяли общую слепую тяжесть долгого брачного союза, и я знала, что ни единого метода эвакуации не осталось. Это нас объединило по меньшей мере до конца автобусной поездки.
Когда я снова замкнулась, мои мысли рассеялись, в то время как мужчина продолжал задавать вопросы, которые я игнорировала, как и весь остальной мир. Я думала, что во многих романах Эдит Уортон нет ничего более жалкого, чем женщина без сопровождения, и, если бы я жила в одной из этих книг, то охотно завязала бы вежливую беседу с этим мужчиной, который говорил бы со мной из жалостливого любопытства, чувствовал себя великодушным и могущественным, пытался угадать, каковы мое воспитание, манеры и характер, и есть ли финансовый смысл знакомить меня со своим холостым сыном. В самом деле, будь я героиней какого-нибудь из романов Уортон, я ничего не желала бы так сильно, как познакомиться с чьим-нибудь холостым сыном, но мне не нужен ничей сын, и вопрос, будь то мой или его, — почему я так люблю грустные истории? — оставался открытым.
В первой главе «Обители невинности» Лили Барт оглядывает квартиру холостяка и отчаянно завидует его свободе — собственная кухонька! и стены! и чайные чашки! — в то время как сама она, словно собака на псарне, вынуждена ожидать новой жизни в доме тетушки. Всякий раз, перечитывая эту сцену, я не могу сдержать слез. Что это, постыдный анекдот или нечто, о чем я должна всегда помнить и рассказывать? Стоит ли мне когда-нибудь рассказать об этом своему сталкеру? Стоило ли мне рассказать мужчине в автобусе, что я плакала о вымышленной женщине, вместо того чтобы говорить ему то, что он, по его мнению, хотел знать?
— Готов поспорить, что это грустная история, — сказал мужчина. — Вот почему вы не хотите ее рассказывать.
Как бы там ни было, Уортон предала меня, написав, что «гений не слишком полезен женщине, не умеющей причесываться». Я никогда не могла понять, шутила она, иронизировала или утверждала всерьез, а так же применим ли этот постулат к мужчинам, и мог ли быть применен к ним когда-либо в прошлом, и имела ли она в виду, что гений женщины никогда не найдет признания, если он порожден мозгом, помещающимся в голове, покрытой непричесанными волосами, или, еще хуже, что гений, по существу, даже не может быть гением без приличной стрижки? И, если это правда — если даже гений не принесет пользы женщине с неухоженными волосами, — то разве может женщина возлагать надежды на сообразительность, обыкновенную понятливость или здравый смысл? Нужен ли здравый смысл женщине, которая не умеет причесываться? Нужен ли ум женщине, которая непривлекательно одевается и испытывает неприязнь к туфлям? Умела ли я когда-нибудь причесываться? Возможно, я сделала все эти татуировки, чтобы напомнить себе, что одновременно нахожусь внутри своего тела и вне его, что тело человека не так важно, как его мысли и история, которую он передает или создает. Однако столетние мысли Эдит Уортон заморочили мне голову, увенчанную пышной копной волос, которые я так и не научилась как следует причесывать.
— У вас всегда было пристрастие к грустным историям, — сказал мужчина, но, когда я повернулась к нему, чтобы наконец покончить с ужасным разговором — уничтожить его каким-нибудь проницательным замечанием относительно его самого и его вкусов, — он крепко спал, приоткрыв рот, и мне оставалось лишь признать, что вопросами докучала себе я сама.
Итак, я не сомкнула глаз ни на секунду, и, пока автобус мчался по бездонной тьме, я думала, какую широкую дугу описал в воздухе воробей, чтобы оказаться подальше от меня.
Было три часа ночи, когда автобус наконец достиг города моего следующего круговорота. Когда я вышла, мужчина и его укутанная в шарфы женщина остались неподвижными и спящими. Я посчитала, что они направлялись гораздо дальше вглубь страны, гораздо дальше в ночь.
Никто из укаченных автобусом путешественников на пустой парковке не был готов к случившемуся, когда багажное отделение открылось, и из него выполз кричащий, плачущий молодой человек, простирающий к миру руки; казалось, ноги были неспособны нести его с желаемой быстротой. Мы немедленно бросились врассыпную. Один мужчина грациозно, словно олимпиец, кинулся прочь через всю парковку, другой бросился к водителю автобуса и спрятался за его спиной, но сам водитель не тронулся с места; водитель привык противостоять любым жизненным событиям, которые еще не происходили и, возможно, никогда больше не произойдут; иначе говоря, водитель был лучше всех из нас подготовлен к жизни.
Человек, вылезший из багажного отделения, упал на колени и поник, крича: «Это лучшее, это худшее, что со мной когда-либо происходило, это лучшее, это худшее». Молодой человек лежал на асфальте и во все глаза смотрел вверх, на плывущие темные облака: «Я хотел умереть, я хотел умереть, я думал, что умираю, но я хотел жить, о боже, о боже, о боже».
У него были разбитые костяшки, красное лицо, а из носа шла кровь, и когда водитель опустился на корточки рядом с ним и мягко попросил его показать билет, молодой человек сказал, что пытался найти свою сумку во время последней остановки, когда дверь закрылась, и он оказался запертым внутри, а через шесть часов оказался здесь. Он до посинения колотил в дверь, но этот опыт, повторил он, стал лучшим и худшим, что с ним когда-либо происходило. Он не злился на водителя автобуса за то, что тот его запер, не злился ни на кого за то, что мы не слышали его истошных криков. «Я больше ни на кого не злюсь», — сказал он, и мне и впрямь показалось, что он, возможно, больше никогда в жизни не будет злиться. Он не таясь плакал, но с улыбкой, и было поразительно видеть такое лицо; мы словно смотрели на единственного человека на свете, который никогда не делал ничего дурного.
У наших ночей не было ничего общего, однако мы, должно быть, находились всего в нескольких футах друг от друга и путешествовали между двумя точками с одной и той же скоростью. Сможет ли он запомнить это чувство на всю оставшуюся жизнь, и смогу ли я запомнить, что видела, как этот мужчина испытывает это чувство? Останется ли оно с ним, со мной, навсегда, или это идеальное ощущение, что всему миру навсегда пришел конец, — неужели даже оно каким-то образом нас покинет?
Я не знаю этого, не могу даже солгать и сказать, что знаю, не могу даже вспомнить, случилось ли что-то из этого на самом деле, не могу вспомнить, почему мне понадобилось кому-то об этом рассказать, но помню, с какой осторожностью все остальные пассажиры крадучись обходили его, чтобы забрать свои вещи.