что написано на гостинице метрополь
moscowwalks.ru
| В любое время года | Экскурсии от Moscowwalks |
 Подарочные сертификаты Прогулок по Москве Подарите друзьям совершенно новый город |
Посмотреть расписание экскурсий и купить билеты на экскурсии можно на нашем экскурсионном сайте.
Гостиница Метрополь: детали снаружи и интерьеры
В наших архивах накопились красивые фотографии интересных деталей гостиницы, а также ее интерьеров, и сегодня мы решили сделать отдельную публикацию по теме.
Самое интересное, что изначально Метрополь даже и не строился, как гостиница.
Но об этом можно прочитать дальше, а также посмотреть интерьеры, цитаты из Ленина и Ницше на фасаде и многое другое —>
Здание, ставшее позже гостиницей «Метрополь» начали строить в 1899 г., когда промышленник и большой любитель искусств Савва Мамонтов выкупил участок земли с располагавшейся здесь небольшой гостиницей и банями купца Челышева (в народе «Челыши»)
Савва Мамонтов, как главный инвестор, объявил открытый конкурс на строительство большого комплекса с гостиницей, ресторанами, галереей и, главное, с большим оперным театром. Мамонтов был страстным театралом, сам занимался пением с молодости и даже специально учился ему в Италии, однако, в отличие от предпринимательской деятельности высот не достиг, но любви к искусству не растерял, поддерживал многих художников и певцов.
Несмотря на то, что первое место в конкурсе занял проект архитекторов Льва Кекушева и Николая Шевякова, Савва Мамонтов настоял, чтобы подряд отдали Вильяму Валькоту, занявшему лишь четвертое место.
Изначальный проект Валькота был еще более помпезен:
Но сначала Савву Мамонтова обвинили в растрате, судили и все его имущество ушло на погашение долгов, затем в 1901 г. в еще недостроенном комплексе случился пожар, а новые владельцы для достройки пригласили в соавторы к Валькоту выигравших конкурс изначально Кекушева и Шевякова, после чего в проект «Метрополя» были внесены большие правки, окончательно превратившие его лишь в гостиницу. А мог бы быть прямой конкурент Большого театра, на Театральной же площади.
Вот как выглядел этот холл до революции
В ходе последнего ремонта с 1986 по 1991 гг. гостиница обрела много новодельных элементов.
Главная лестница и лифт:
То же самое, но до революции:
Конечно же, в советское время гостиницу сразу же национализировали, и в первые годы она получила статус Второго Дома Советов (первым стала гостиница Националь), после переноса столицы из Петрограда в Москву советским чиновникам негде было жить и заседать, а фешенебельные гостиницы пустовали. Только в конце 1920-х «Метрополю» вернули былую функцию. Здесь останавливались Бернард Шоу, Мао Цзэдун, Марлен Дитрих и многие другие именитые иностранцы.
Поднимемся по лестнице с отреставрированными витражами
Холл одного из этажей
От лифтового холла в обе стороны отходят длинные коридоры с атриумами
В целом, как-то пустынно и неуютно, свет холодный
Стандартный номер выглядит так:
В общем-то никаких изысков, но картина настоящая и два туалета, рядом с кроватью и рядом с выходом справа за кадром.
Что интересно потолок атриума — это еще не последний этаж:
На удивление, над основными этажами Метрополя имеется и довольно простой этаж с низкими потолками
Общий вид верхнего этажа «Метрополя»
А уж пожарные и служебные лестницы и вообще без прикрас:
Спустимся обратно на завтрак в большой холл под куполом:
Обычный общий завтрак в Метрополе, кстати, увы, разочаровывает. Ожидаешь, если не высокой кухни, то хотя бы каких-нибудь гастрономических излишеств, но нет, хороший завтрак: омлет, круассаны, немного горячего. Хорошие европейские «три звезды», или простенькие «четыре» при стоимости стандартного номера от 13 тыс руб. на начало 2014 г.
Если только игра на арфе услаждает слух:
Дореволюционные банкеты в зале:
Осмотрим детали гостиницы снаружи:
Двинемся теперь вдоль фасада, выходящего на площадь Революции
Отдельно стоит поразглядывать майоликовые панно Абрамцевской керамической мастерской. Савва Мамонтов не зря покровительствовал художникам.
Отдельное внимание на изящные перила
Почти такое же панно с русалками через почти десять лет Абрамцевская мастерская изготовила для дома Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке.
Правда, панно на доме Нирнзее сохранилось хуже и находится настолько высоко, что из переулка его не видно никак. Разглядеть можно только при большом увеличении с Тверского бульвара.
Самое знаменитое панно сделано по эскизу Михаила Врубеля и называется Принцесса Грёза.
Сюжет «Принцессы Грезы» был взят из пьесы Ростана, написанной в 1895 году на основе средневековой легенды о любви провансальского трубадура Жофруа Рюделя к триполийской принцессе Мелисинде. Влюбленный Рюдель пустился в плавание в надежде увидеть воочию свою любовь. Врубель изображает корабль, взлетающий над волнами. В центре с арфой в руках лежит умирающий рыцарь.
В последние мгновения жизни он поет песнь, посвященную своей возлюбленной и является чудесное видение–греза — перламутровая женщина с лилией в руках.
Конечно, не обошлось и без революционной тематики: Здесь в ноябре 1917 г. под руководством Фрунзе революционные солдаты вели бои с юнкерами, оборонявшими подступы к Кремлю.
Поклонение божеству
Поклонение природе
Традиция стеклить балконы, видимо, берет свое начало еще с дореволюционных времен.
Жажда
И, что самое интересное, сразу за «Метрополем» на закрытой воротами улочке сохранился оригинальный кусок китайгородской стены, где можно было бы сделать историческое место с лавками, как и было 100 лет назад, что-то типа Златой улочки в Праге, но в наши дни здесь помойка и стоят машины, обслуживающие гостиницу.
Также может быть интересно
Москвич
Городская легенда: «Метрополь»
Проект здания гостиницы «Метрополь»
Петь, лепить и писать умел и сам Мамонтов, но, понимая, что выше дилетантского уровня не поднимется, он оставил себе роль организатора. Примой первой русской частной оперы была любовница Мамонтова, меццо-сопрано Татьяна Любатович, певица, по мнению современников, посредственная. Зато в репертуаре было все, чего нельзя было найти на императорских сценах: «Снегурочка», «Садко», «Царская невеста», «Сказка о царе Салтане» Римского-Корсакова, «Русалка» и «Каменный гость» Даргомыжского, «Хованщина» и «Борис Годунов» Мусоргского, «Мазепа» и «Орлеанская дева» Чайковского, «Демон» Антона Рубинштейна. Кюи, Глинка, Бородин, произведения которых не принимали императорские театры, ставились в мамонтовской опере.
У труппы не было собственного здания, артисты выступали в съемных залах, и это создавало сложности. В мае 1898 года Мамонтов «арендовал на 25 лет целый квартал в Москве (против Малого театра, где гостиница Метрополь)… для постройки первоклассной гостиницы, ресторана и художественных зал, из коих одна на 3100 чел. (т. е. театр в 6 ярусов)». Это была сенсация. Театр предполагалось устроить превосходящим размеры Венской оперы. К вестибюлю и коридорам театра должны были примкнуть множество залов, фойе и кабинетов для выставок и маскарадов. Главный зал театра планировался круглым, он должен был прорезать все здание, завершаясь эффектной стеклянной крышей. Проекту помешал финансовый коллапс. Мамонтов был арестован по обвинению в присвоении средств. Денег он не брал, хотя и вел дела, не утруждая себя формальностями. Суд Мамонтова разорил. «Метрополь» открылся уже без него в 1905 году, место театрального зала занял ресторан.
На месте «Метрополя» с середины XIX века стояла гостиница «Славянская». Москвичи называли ее «Челышами» по фамилии владельца, купца Павла Челышева. Там были меблированные комнаты, которые любили провинциальные актеры, трактир, закусочная, пара десятков лавок, мастерские и даже баня. За десять лет до Мамонтова «Челыши» сменили вывеску и стали «Метрополем» еще до того, как появилось то здание, которое мы знаем.
Зал ресторана, 1905
Символами прогресса в «Метрополе» стали панно «Принцесса Греза» теряющего рассудок Врубеля и стеклянный купол ресторана. Его проектирует инженер Владимир Шухов, автор легендарной радиобашни на Шаболовке (она, впрочем, была еще впереди). Для «Метрополя» Шухов придумывает «пирог» из трех куполов. Верхний, самый прочный, держит оборону от ветра и снега и пропускает свет в пространство над рестораном, куда выходят окна номеров трех верхних этажей. Средний купол выполняет вспомогательную функцию, защищая нижний от грязи и пыли, под ним находятся конструкции, позволяющие его чистить. Наконец, нижний купол парит на высоте 12 метров над рестораном, расцвеченный в 1904 году росписями Сергея Чехонина и Татьяны Луговской. 2400 стекол с изображениями крылатых быков, Адама и Евы складываются в его узнаваемую мозаику, ставшую частью художественного наследия вместе с панно Врубеля и Александра Головина и фризом-барельефом Николая Андреева «Времена года». Думал ли создавший самый длинный в Москве образец жанра автор памятника Гоголю, что спустя десятилетие будет петь не гимны в стиле модерн, а лепить и рисовать хрестоматийные изображения вождя революции Ленина?
«Метрополь» строился по последнему слову техники и стандартам комфорта, которые предъявлял XX век. Именно поэтому он почти без изменений этот век и прожил. За образец брали американское. Любой мог найти здесь все необходимое, включая еду. Питание здесь было на любой вкус, но, по московской традиции, собственного приготовления. Для этого в подвалах были устроены печь для французских хлебов, бисквитная печь, печь для расстегаев и «мороженник». Даже в 1937 году в штатном расписании отеля значился собственный «зав. свинарником». Оснащено все было самым современным оборудованием — лифтами, водопроводом, канализацией, вентиляцией, центральным отоплением и холодильниками. Но по старой московской привычке тут есть и «самоварные», чтобы кипящий самовар можно было безотлагательно доставить в номер по требованию постояльца.
Публика от «Метрополя» была в неистовом восторге, поражаясь художественности отделки и обстановки. Он сразу сделался местом банкетов на широкую ногу. Один из первых закатил издатель журнала «Золотое руно», миллионер Николай Рябушинский: «Посредине, в длину огромного стола шла широкая густая гряда ландышей. Знаю, что ландышей было 40 тысяч штук, и знаю, что в садоводстве Ноева было уплачено 4 тысячи золотых рублей за гряду. Январь ведь был и каждый ландыш стоил гривенник», — вспоминал художник Сергей Виноградов. На закусочном столе в ледяных глыбах с вмонтированными в них лампочками стояли ведра с икрой, подавались разукрашенные аршинные стерляди, фазаны и прочие изыски, лилось шампанское. Считается, что свое знаменитое стихотворение «Увертюра. Ананасы в шампанском» Игорь Северянин написал именно здесь, в «Метрополе».
Лифт и зал для корреспонденции, 1905
Ресторан «Метрополя» с его зеленым садом и грандиозными бронзовыми торшерами быстро стал обязательным местом для всех богатых и знаменитых. Он «считался первым в городе по величине и роскоши; во время завтраков, обедов и т. п. являлся местом собрания лучшего общества города». Готовил тут французский шеф-повар Эдуар Ниньон, который чаще появлялся в зале, раскланиваясь с публикой, чем на кухне.
Пока «миллионщики» пьяно куражились, публика попроще пробовала ресторан шантажировать. Газета «Голос Москвы» в феврале 1910 года сообщает, что «в полицейский участок пришли некие С. Павлов и С. Ефимов и заявили, что им в “Метрополе” подали тухлую навагу, а когда указали на это служащим ресторана, то подверглись оскорблениям. Приглашенный в участок распорядитель “Метрополя” объяснил, что заявители в ресторане были, но наваги не спрашивали, а испорченную рыбу принесли с собой в целях шантажа». Кроме богачей и махинаторов в «Метрополе» бывал и цвет интеллигенции. Федор Шаляпин пел тут на столе «Дубинушку» по случаю подписания в 1905 году Манифеста о свободах. Валерий Брюсов, Александр Блок, Константин Бальмонт, Андрей Белый, Михаил Кузьмин и Осип Мандельштам были тут, ели, пили, потом вспоминали щедрый и богатый стол.
Октябрь 1917-го превратил «Метрополь» в крепость: отряд юнкеров защищал отсюда подходы к Кремлю. Юнкеров выбили артиллерийским огнем вместе с окнами в отеле. В «Хождениях по мукам» Алексей Толстой пишет: «Большой зал ресторана в “Метрополе”, поврежденный октябрьской бомбардировкой, уже не работал, но в кабинетах еще подавали еду и вино… В кабинетах кутили, как во Флоренции во время чумы. По знакомству, с черного хода, пускали туда и коренных москвичей, — преимущественно актеров, уверенных, что московские театры не дотянут и до конца сезона: и театрам, и актерам — беспросветная гибель. Актеры пили, не щадя живота».
Гостиница «Метрополь» после обстрела, 1917
В 1918 году «Метрополь» стал не гостиницей, а Вторым Домом Советов (Первым Домом Советов стала гостиница «Националь»). Здесь разместились правительственные учреждения и важные чиновники. В теперешнем президентском номере жил и работал нарком иностранных дел Георгий Чичерин, в номере с видом на Большой театр была приемная председателя ВЦИК Якова Свердлова. Часть гостиницы превратили в коммунальные квартиры, которые дожили здесь до середины 1960-х. Жившая здесь с отцом актриса МХАТа Софья Пилявская вспоминала: «Много лет спустя, когда нам с мужем доводилось бывать на приемах в “Метрополе”, мне всегда виделось: бойкий человек с черпаком в руках стоит ногами на бархатном диванчике, окружающем колонну с большой хрустальной люстрой, и покрикивает: “Ну, шевелись, а ну, дружно!” — и шлепает кашу в подставленные миски, тарелки, банки». Позже население «Метрополя», в том числе и семья жившего здесь в 1940-х Александра Вертинского, питалось в метрополевской столовой по особым талонам.
Ресторан продолжал жить, пусть эта жизнь и была совсем задушенной, примитивной. Воровали и тащили все — фарфор, чашки, приборы. Композитор Сергей Прокофьев в 1927 году жаловался, что кофе ему принесли в стакане с подстаканником вместо кофейной чашки. Но расхитили не все. Поступивший в 1969 году на работу будущий директор ресторана Роман Халилов был потрясен: «Было ощущение, что попал в музей. Ведь раньше даже приборы были серебряные и золотые. А такого хрусталя я вообще никогда не видел!»
Помимо ответственных работников здесь селятся иностранцы. Отсюда Джон Рид пишет «10 дней, которые потрясли мир» (и, вполне возможно, делает это за столиком ресторана), здесь американская танцовщица-босоножка Айседора Дункан выслушивает признания в любви русского поэта Сергея Есенина. В «Метрополе» разучивает азы русской кухни Владимир Познер, живший здесь полтора года после переезда из Франции в СССР в декабре 1952-го. В 1955-м в ресторане «Метрополя» знакомятся виолончелист Мстислав Ростропович и певица Галина Вишневская: «Поднимаю я глаза, а ко мне с лестницы снисходит богиня… Я даже дар речи потерял. И в ту же минуту решил, что эта женщина будет моей». В 2005-м здесь же, в ресторане, пара отметила золотую свадьбу в компании друзей — королевы Испании Софии, королевы Нидерландов Беатрикс, супруги президента Франции Бернадетт Ширак, Бориса и Наины Ельциных.
Майкл Джексон у гостиницы «Метрополь», 1993
По этой же лестнице, с одной стороны огражденной витражами ресторана «Метрополь», а с другой — стеклянной лифтовой шахтой с цветочным фризом многоцветных стеклянных панно, переступая через две ступеньки, любил подниматься к себе в номер граф Ростов из романа Амора Тоулза «Джентльмен в Москве». Пока по роману собираются снимать одноименный сериал с Кеннетом Браной в главной роли, в «Метрополе» можно попробовать несколько коктейлей, вдохновленных книгой.
Ресторан «Метрополя», знававший заискивания перед интуристами и презрительное отношение к согражданам времен зрелого социализма, под сияющим хрустальным куполом сейчас собирает публику на завтраки и бранчи. Прийти на них может любой. Из мраморного фонтана больше не достают живую рыбу, чтобы приготовить выбранным гостем способом, как было в 1970-х, но от этого он не стал менее привлекательным. На его камерной сцене в революционные годы выступали Ленин и Троцкий, в 1930-х играли джаз, а в 1993-м Майкл Джексон перебирал струны арфы, на которой и сейчас играют во время воскресных бранчей.
За кухню ресторанов «Метрополя» сейчас отвечает Андрей Шмаков. Блестящий шеф, он изящно сумел вписать русскую кухню в стилистику nordic cuisine. Лучше всего мастерство Шмакова раскрывал Savva, в последние годы закрытый на реконструкцию. В бывшей кофейне дореволюционного «Метрополя» с плафоном тонкого письма и двумя рядами колонн он респектабельно смешивал традиции и современность. Еда Шмакова, рафинированная, лаконичная, не перегруженная, впечатляла простотой, неожиданностью решений и вкусом, который он виртуозно извлекал из самых неказистых продуктов. Savva моментально вошел в топ лучших ресторанов города.
Пока в спроектированном в начале XX века Игнатием Нивинским (он, кстати, автор Египетского зала Музея изящных искусств на Волхонке и интерьеров Киевского вокзала) пространстве идут работы, Шмаков курирует всю большую кухню «Метрополя». Недавно в нем открылся небольшой «Ресторан №4», в его меню можно найти картофельные «спагетти» с крабом, обожженную говяжью вырезку, гречишные блины и печеные яблоки. И, как говорил легендарный конферансье Апломбов из «Необыкновенного концерта» Сергея Образцова, «атмосферу полного взаимопонимания из ресторана “Метрополь”».
Что написано на гостинице метрополь
Николай Малинин. Метрополь. Московская легенда.
Текст Николай Малинин, 06.10.2015
5 октября 2015 года вышла в свет книга Николая Малинина «Метрополь. Московская легенда». Исследование журналиста, куратора и историка архитектуры посвящено легендарной гостинице, построенной в 1899–1905 годах Вильямом Валькотом по инициативе знаменитого мецената Саввы Мамонтова. В создании архитектурного шедевра эпохи модерна принимали участие прославленные художники, а его строительство сопровождалось множеством интриг и увлекательных историй.
Автор предлагает одну из глав книги, посвященную декору фасадов «Метрополя».
Обложка книги Николая Малинина «Метрополь. Московская легенда». М., 2015
Музей под открытым небом
Карниз, отделяющий верхний уровень «Метрополя», неслучаен именно здесь: он не только символизирует переход к новому смысловому уровню — миру пластических искусств, но и отмечает высоту гостиницы Челышева — то есть фиксирует прежние габариты площади. Проходя вровень с отметкой крыши Малого театра, он как бы извиняется за увеличившийся объем новостройки и дает намек внимательному взгляду, способному прочесть прошлое места.
Здание гостиницы «Метрополь». Архивная фотография
Майолика же продолжается над карнизом еще одним фризом, а выше начинается самая загадочная история: вереница полуодетых женщин. Мужчин, впрочем, здесь тоже можно обнаружить, но они явно не главные герои. Они — статисты, призванные оттенить красоту женщины.
«Секрет успеха, который сразу приобрел новый стиль, — писал журнал “Зодчий”, — несомненно, заключается в том, что в основание его были взяты линии, связанные с наиболее приятными для человека воспоминаниями, это линии рассыпанной на подушке упругой пряди молодых волос»
Это, конечно, эвфемизм.
Да, модерн начался с афиш, которые Альфонс Муха рисовал для театра Сары Бернар. И в них женские волосы растекались по всем листу, сплетались с линиями платьев, превращались в цветы, становились декоративным мотивом. Но подразумевается под этим женщина как таковая, именно волнующий изгиб ее тела становится кривой линией модерна.
И если в архитектуре самого здания «Метрополя» текучих линий немного, то барельефы с лихвой восполняют этот пробел, демонстрируя источник вдохновения модерна с плакатной наглядностью.
Фрагмент фасада гостиницы «Метрополь» и Большой театр. Фото: Екатерина Барер
ХХ столетие стало «веком секса», и сегодня откровенность этих барельефов кажется милой и наивной. Но тогда! Тогда это воспринималось как неслыханная дерзость и попрание всех норм.
Казалось бы, обнаженная скульптура была в искусстве всегда, в том числе — и в архитектуре, в частности на стенах многих российских домов, построенных в XIX веке. Но одно дело — бесстрастный, апеллирующий к идеалам античности декор эклектики. И совсем другое — томная, волнующая, эротичная пластика барельефов «Метрополя»! Наметанный взгляд москвичей сразу оценил реалистичность их образов — равно как и их эмоциональность; толков барельефы в городе породили немало, о них писали, на них ругались — так же, как триста лет назад на обнаженные статуи Галовэя на Спасской башне.
Год спустя по эскизу Васнецова Андреев делает Георгия Победоносца для фасада Третьяковской галереи, но лепит его с настоящей лошади и натурщика, поэтому образ получается тоже слишком натуралистичным — а не «пряничной доской», как мыслил художник Валентин Серов, член Попечительского совета галереи.
Фасад гостиницы «Метрополь» с майоликой Александра Головина «Орфей играет». Фото: Екатерина Барер
Модерн одарит москвичей еще не одним сюжетом на эту тему, самым пикантным станет фриз на жилом доме в Плотниковом переулке (архитектор Николай Жерихов, 1907). Здесь, правда, женщины одеты чуть лучше, зато компанию им составляют классики русской литературы: Александр Пушкин, Лев Толстой, Николай Гоголь, Фёдор Достоевский, Иван Тургенев. Народная молва, естественно, полагает, что здесь был дом терпимости; краевед же Сергей Романюк считает, что скульптору Льву Синаеву-Бернштейну был заказан фриз для Музея изящных искусств на Волхонке, но заказчик счел его слишком фривольным, и он был выкуплен хозяином дома — кандидатом коммерческих наук Бройдо. Античные одеяния барышень объясняют сюжет: это Парнас, где творцы в окружении муз выстроились в очередь к Аполлону, раздающему лавровые венки.
Фриз же «Метрополя» называется «Времена года», в чем есть некоторое лукавство: тему эту раскрывают цветы и растения, тогда как женщины одинаково едва одеты, невзирая на осень или зиму. В их позах можно найти много перекличек со знаменитыми образами из мировой живописи и скульптуры, но главное обаяние всей композиции заключается в струении их одежд, непрерывном, перетекающем, превращающемся в самостоятельную пластическую тему.
Николай Андреев. Фрагмент фриза гостиницы «Метрополь». Фото: Екатерина Барер
Но самое поразительное в этой истории — личность автора барельефов, русского скульптора Николая Андреева. Выросши в нужде, он долго и прилежно учится: сначала в Строгановском художественном училище, потом в Московском училище живописи, ваяния и зодчества — у Сергея Волнухина, автора памятника русскому первопечатнику Ивану Фёдорову, что стоит в двух шагах от «Метрополя». Но откровением для Андреева становится скульптор-импрессионист Паоло Трубецкой, который, «как яркий луч пронизал московскую среду, вызвав в ней смятение». Под его влиянием манера молодого скульптора обретает более современные черты, а в 1900 году Андреев попадает в Париж на Всемирную выставку, где окончательно влюбляется в модерн.
Здесь он и знакомится с Саввой Мамонтовым и тут же получает заказ на барельефы «Метрополя». Эта работа становится его первым серьезным проектом, он обретает быструю (хотя и слегка скандальную) славу, идет преподавать в Строгановское училище, «где воюет с директором, опротестовывая пошлятину французских салонных статуэток, которые вводились как образцы для массовой скульптуры». (Это свидетельство любопытно в свете того, что слово «пошлятина» не раз прозвучало в адрес его барельефов.)
Столь же радикален и его главный шедевр: памятник писателю Николаю Гоголю на Пречистенском бульваре (1909). Грустный, согнувшийся, нахохленный, похожий на больную птицу, он вызвал шквал критики: «Это не тот Гоголь, которого мы знаем и любим!», «Невеличественно. Так, статуэтка какая-то! Захудалый тут Гоголь». Лев Толстой записал в дневнике: «Памятник Гоголю — отвратительный».
Камерность, интимность, человечность — вот что всех смущает в памятнике. И даже мамонтовские друзья-художники соглашаются, что ему не место на площади: это «большое художественное произведение интимного характера», — пишет Константин Коровин; Василий Поленов предлагает «прекрасное, тонкое, жуткое произведение это поместить во дворе Третьяковской галереи». Но проницательнее всех Михаил Врубель: «Мы памятники ставим не на один день. Не дошло сегодня, дойдет через десять лет!»
Николай Андреев. Памятник Гоголю. 1906–1909. Бронза, гранит. Фото: Андрей Корзун via Wikipedia
«Дошло», правда, не сразу. Более того, в 1951 году памятник с площади таки убрали: он очень не нравился Иосифу Сталину. И на его месте поставили нового Гоголя — жизнерадостного (скульптор Николай Томский). А старого вернули лишь после смерти Сталина, в 1959 году, но не на прежнее место, а во дворик дома на Никитском бульваре, где писатель жил и умер. Как, собственно, друзья Мамонтова и предлагали.
В этом всеобщем ощущении, что памятник — «не статуй» (как выразился еще один деятель культуры), сыграли свою роль уроки импрессионизма. При том, что Гоголь сидит, поникши головою, общая композиция памятника неожиданно динамичная. Складки крылатки, в которую кутается писатель, как будто скручены вихрем — и здесь, конечно, сказался опыт Андреева в работе над барельефами «Метрополя». Да и вереница гоголевских персонажей, окружающая постамент памятника, словно бы продолжает то женское шествие. Более того, слегка саркастическая нота, которую можно расслышать в барельефах гостиницы, здесь уже звучит в полный голос, обусловленная карикатурным характером героев Гоголя. Но если здесь Андреев выступает как иллюстратор, вторя гоголевской сатире, то в барельефах «Метрополя» легкая, чуть заметная усмешка над бренностью земной красоты — сугубо андреевская.
Но на здании «Метрополя» есть еще один поразительный артефакт, связанный с революционным переосмыслением прошлого.
Майоликовый фриз под андреевскими барельефами делал Сергей Чехонин. Правда, неизвестно, кому именно пришла в голову идея добавить во фриз слова — вряд ли юному художнику. Соблазнительно предположить, что это был сам Савва Мамонтов: ему ирония была свойственна. Так, например, в 1908 году художник Константин Коровин, сжегший в минуту опасности мамонтовские письма и сбежавший на казенную сцену, попал в больницу. Мамонтов послал узнать о его здоровье и получил в ответ открытку, заканчивавшуюся словами: «Я вменяем — не верьте газетам. Устал от всяких гадостей, принимаю абсолютный покой». Под письмом — надпись рукою Мамонтова: «Гадости, конечно, утомляют, а потому делать их не надо».
Фраза же, которая украсила фриз «Метрополя», в полном варианте звучит так: «Скверно! Опять старая история! Окончив постройку дома, замечаешь, что при этом научился кое-чему, что следовало знать, приступая к постройке. Вечное, печальное “слишком поздно”»! Это — цитата из Фридриха Ницше, из книги «По ту сторону добра и зла» (1886). Россия переживает бурное увлечение философом как раз на рубеже веков, когда строится «Метрополь», его читают везде, он становится самым популярным философом. И, конечно, логично предположить, что Савва Мамонтов прочитал эти слова так, как будто они написаны про него.
Фасад гостиницы «Метрополь» с фрагментом фриза Николая Андреева и майоликовым фризом Сергея Чехонина с цитатой из Фридриха Ницше. Фото: Екатерина Барер
Не мог его не зацепить и соседствующий с ними афоризм: «Всякого рода обиды и лишения легче переносятся низменной и грубой душой, чем душой знатной: опасности, грозящие последней, должны быть больше, вероятность, что она потерпит крушение и погибнет, при многосложности ее жизненных условий, слишком велика. — У ящерицы снова вырастает потерянный ею палец, у человека — нет». Это было необыкновенно точной характеристикой всего, что случилось с Мамонтовым.
Впрочем, пошевелить пальцем он еще мог. И ввернул-таки на фасады здания, столь много для него значившего, саркастическую фразу из собственного опыта. Правда, сделал он это весьма осторожно, только для посвященных: шрифт, которым Чехонин изваял эту цитату, прочесть практически невозможно. Более того, на фасаде «Метрополя» фраза была обрублена на словах «научился кое-чему», превратившись в странноватое морализаторство. Смысл же, конечно, содержался в продолжении: «что следовало знать, приступая к постройке». Поэтому по достоинству оценить message могли только те, кто был в курсе всех перипетий (и те, конечно, кто читал Ницше и знал продолжение цитаты).
И хотя Мамонтов мыслил «приучать глаз народа к красивому на вокзалах, в храмах, на улицах», записать его в предшественники русских конструктивистов, которые использовали стены зданий для агитации и пропаганды, было бы натяжкой. Смысл их действий был в максимальной доходчивости. Когда поэт Владимир Маяковский и художник Александр Родченко пишут на доме в Калашном переулке «Нигде кроме как в Моссельпроме!» — тут все ясно. А здесь — загадка, тонкий намек для избранных.
Именно поэтому так необычно выглядит продолжение истории с фризом «Метрополя». В 1925 году он украшается новой цитатой — из Ленина. «Только диктатура пролетариата в состоянии освободить человечество от власти капитала. В.И. Ленин». При этом надпись делается внутри той же самой майолики, тем же самым шрифтом, правда, чуть более внятно.
Почему это происходит именно на этом здании — понятно: после революции он становится 2-м Домом Советов, здесь поселяются и работают высшие руководители страны, в срочном порядке переехавшие из Петрограда в 1918 году. Почему эта цитата обращена к Театральной площади — тоже понятно: после революции она становится вторым (после Красной площади) основным местом митингов. Здесь же ставится первый памятник из ленинского «Плана монументальной пропаганды» — Марксу и Энгельсу (1918). Но невозможно понять, почему эта наглядная агитация творится с таким не свойственным новой власти пиететом к прошлому.
Проще всего сказать, что у нее элементарно не хватало ресурсов, и она простодушно использовала то, что было под рукой. Можно истолковать этот жест как символический: «На обломках самовластья напишем наши имена!». Тем более что прием этот был уже отработан. Совсем неподалеку, в Александровском саду, стоял гранитный обелиск в честь 300-летия дома Романовых, на котором в 1914 году были высечены имена всех царей династии. В 1918 году эти буквы сбили и написали новые: Маркс и Энгельс, Мор и Кампанелла, Сен-Симон и Фурье, Бакунин и Плеханов.
Обелиск «Выдающимся мыслителям и деятелям борьбы за освобождение трудящихся» в Александровском саду, Москва. Открыт в октябре 1918 года. Архивное фото. Источник: pastvu.com/110505
В 2013 году вернули Романовых, правда, с орфографическими ошибками. Так что стоит порадоваться, что при реконструкции «Метрополя» в 1980-е годы не стали писать ничего нового, а сохранили и цитату из Ленина, и цитату из Ницше.
Тем не менее, при всей зашифрованности мамонтовского послания «Метрополь» стал первым зданием, на стенах которого текст используется как часть декоративного оформления. Конечно, буквы присутствовали на фасадах зданий и раньше, но в служебном качестве: как памятные слова о закладке храма, как девиз на фронтоне дворянского особняка, как наименование учреждения. Но как художественно осмысленный самостоятельный message — это было впервые.
То же самое можно сказать и о майоликовых панно, которые украшают аттики здания. Именно они открыли этому материалу широкую дорогу в архитектуру. Через два года после того, как панно «Метрополя» предстали взору москвичей, майоликовые вставки украсят здание Ярославского вокзала (рисует эскизы сам архитектор Фёдор Шехтель), в 1903 году протянется керамический фриз Виктора Васнецова по фасаду Третьяковской галереи (текст, кстати, тоже займет здесь немалое место — почти пятую часть фасада). Керамика украсит здания Градской больницы на Большой Калужской улице, Народного училища на Девичьем поле — вся она производится в мастерской Мамонтова, к тому времени базирующейся уже в Москве.
Впрочем, город украшается не только его керамикой. Пётр Ваулин, когда-то руководивший абрамцевской мастерской, открывает собственное производство под брендом «Кикерино». Любопытно его письмо к бывшему патрону (январь 1905 года): «Вы не хотите делать облицовок, а хотите делать то, что Вы предлагаете, но не думаю, что так нужно поступать, а думаю, что следует делать всякую красивую облицовку». Подтекст письма в том, что Ваулину хочется поставить собственный бизнес и он не гнушается никакими заказами, мечты же Мамонтова не сводятся к просто «красивой облицовке». Он хочет создавать на стенах домов полноценное искусство.
Фасад гостиницы «Метрополь» с майоликой Александра Головина «Поклонение природе». Фото: Екатерина Барер
Образцом такого подхода и становятся большие панно «Метрополя».
Пять из них исполнены по рисункам художника Александра Головина — это еще одно громкое имя в плеяде авторов здания.
Головин имел абсолютный слух и долго учился музыке, потом три года провел на архитектурном отделении Московского училища живописи, ваяния и зодчества, пока, наконец, не перевелся на живописное, но и великим художником — таким как его друзья Исаак Левитан, Константин Коровин или Валентин Серов, он не стал.
Но оказался отменным декоратором, что вполне соответствовало его человеческой натуре. Отрешенный настолько, что казался закрытым, даже надменным; застегнутый на все пуговицы — и всегда элегантный; очень вежливый и корректный, но слегка барственный; любитель конфет и пассеист; миру реальному он предпочитал иллюзорный мир прошлого.
Александр Головин. Майолика гостиницы «Метрополь» («Поклонение природе»). Фото: Екатерина Барер
Театральный художник Головин оказывается идеальным исполнителем мамонтовского замысла. Он прекрасно знает, как работает декорация, и панно эти делает в соответствии с ее законами: ясная композиция, выверенный колорит и довольно условные сюжеты (разве что кажется иллюстрацией к «Книге джунглей» Редьярда Киплинга панно «Жажда»). Женские образы более абстрактны: застывает в горделивой позе «Клеопатра», танцует с павлинами героиня панно «Поклонение природе». Характерные для модерна мотивы — водная стихия, цветы, струящиеся одежды («Купание наяд», «Жизнь») соседствуют с неоклассическими («Поклонение старине», «Поклонение божеству»).
Александр Головин. Майолика гостиницы «Метрополь» (Поклонение природе»). Фото: Екатерина Барер
Правда, на вкус утонченного петербургского критика Евгения Баумгартена, «только один фриз с изображением пеликанов на фоне северной природы, очень хорош; другие же, как например, розовые лебеди на фоне необъяснимого пейзажа или какие-то черные кошки (?) — прямо карикатурны. Художник явно впадает в непроизвольный комизм, возбуждая, вместе с тем, в зрителе глубокое недоумение».
Но главное все же не сюжеты, а то, как эти панно включаются в Gesamtkunstwerk. Они установлены в самых важных композиционных узлах здания — но при этом и архитектура тоже подстраивается под них. Меняются окна: на пятом этаже они обретают легкую криволинейность, вторя волне аттиков, в которые вкомпонованы панно. А на шестом этаже окна получают наличники, как бы намекая на раму, приличествующую картине. Наконец, они сгущаются, чтобы стеклянным «триптихом» обозначить места расположения панно.
Вся эта симфония создается тонкими штрихами, буквально на подсознательном уровне. Все это лишь приуготовление к главному — к тому настоящему искусству, которое Мамонтов первым вывел в город.
Он давно этим грезит; схватив за лацкан Брюсова, втолковывает ему, что «художество от деланья “картин в рамах”, которые некуда девать, как вешать на стену, должно перейти к работе нужных всем, но художественных вещей».
В год его смерти (1918) поэт Владимир Маяковский напишет звонкие строки:
Довольно грошовых истин.
Из сердца старое вытри.
Площади — наши палитры!
Конечно, эстетика революции не имеет никакого отношения к модерну «Метрополя», но своего рода революция, включившая город в искусство, здесь имела место.
Правда, при всем при этом есть один парадокс, видный невооруженным глазом.
О нем так или иначе проговариваются все искусствоведы, пишущие о здании.
«Свечение майолики хорошо воспринимается на значительном расстоянии, сообщая фасадам неизгладимое образное звучание».
Или так: «Изощренность, сложность линейного построения композиций [панно] не воспринимаются издали и сводят их роль к изысканному красочному пятну».
Выражаясь человеческим языком: видно панно плохо. Они находятся на такой высоте, что обыденным зрением их не воспринимаешь.
Но ведь и фрески храма тоже так просто не углядишь.
Они тоже — на высоте. И неспроста.
Их восприятие требует физического усилия, которое, конечно, есть метафора усилия духовного.
То есть искусство как новая религия — об этом думал Мамонтов («Может быть, театру суждено заменить проповедь?»), и к этому же шел художник Михаил Врубель, создатель главного шедевра «Метрополя» — панно «Принцесса Грёза».
Без которого здание, вероятно, осталось бы лишь одним из многих сооружений модерна, в которых использована майолика…
Фасад гостиницы «Метрополь» с майоликой Михаила Врубеля «Принцесса Греза». Фото: Екатерина Алленова